Не исчезай. Женя КрейнЧитать онлайн книгу.
После скажет – потерял листок со стихами для президента. Или опять блефовал? Придумал, что забыл, листки, мол, разлетелись из слабых старческих рук. На самом деле передумал. На старом снимке, черно-белом, поблекшем (в Сети краски резче, Любе представляется серо-желтая ломкая фотография), Фрост заслоняет шляпой стопку листков, которые шевелит январский ветер – Дед Мороз, признавший Роберта Мороза, посылает ему жгучий ледяной привет. Вот еще одна шляпа – это ему пытаются помочь, заслонить от ветра, от света. Вот щегольский цилиндр, покрытый шелком; может, это цилиндр самого Кеннеди. Солнце светит Роберту прямо в глаза, он пытается, но не может разобрать слова, срифмованные им самим в строки.
К тому времени, когда Фрост вышел поздравлять вступающего в должность молодого президента, его слава уже облетела весь континент и перебралась в Европу (не забудем, что именно из Европы началось его победное шествие). Этот старик стал народным достоянием, превратившись в миф. Идет ли жизнь параллельным курсом, меняется ли? Для добропорядочного американца в его имени – отзвуки самой Новой Англии: белый фермерский домик, красный амбар, каменные ограды по краям дорог. Вот он стоит перед ними, его аудитория – 70 миллионов (включая телезрителей). Написав посвящение новому президенту, он не смог его прочесть – было слишком холодно. Вместо этого он декламировал «Дар навсегда», написанный в 1941 году (свои старые стихи он помнил наизусть, читал их постоянно для публики, а новые забывал). После раскаяние преследовало его: был уверен – разочаровал, обидел нового президента.
Владели мы страной, ей неподвластны…
Пока не поняли того, что сами
В стране своей не обрели отчизны,
И мы, отдавшись ей, нашли спасенье,
Ей отдали себя раз навсегда
(Наш дар скреплен был жертвой многих жизней),
Стране огромной, звавшей нас на запад,
Еще не вспаханной, не заселенной.
Такой, какой была, какою будет.[31]
Нация забыла, что Роберт Фрост написал Джеку Кеннеди совсем другое посвящение. Но те листки, что шелестели на январском морозном ветру (солнце, отражаясь от сияющего, искрящегося снега, от белой бумаги – теперь уже пожелтевшей, – слепило глаза растерянному старому человеку с белыми волосами), оправленные в рамку, – те листки (по прошествии полувека превратившиеся в выцветшую, рассохшуюся бумагу) висят в Овальном кабинете Белого дома. На них – карандашом, от руки, – почерком Жаклин выведено: «For Jack, First thing I had framed to put in your office – first thing to be hung there».[32]
8
Люба любопытна. Все, что удалось выловить в Сети, стремится поскорее обсудить, наивно, навязчиво выискивая «истину», заглядывая в прошлое поэта. Он уходит от ответа. Порой превращая загадочные ответы в очередную шутку. Лишь о семье своей готов был говорить бесконечно. Люба потихоньку записывает эти разговоры, чтобы не забыть. Она ведь писательница, эта Люба. Когда Роберт подолгу не является, она обращается
Перевод В. Иванова.
Для Джека, то первое, что я вставила в рамку, чтобы повесить в твоем кабинете – самая первая вещь, которую надо повесить там (на стене).