Лев Троцкий и политика экономической изоляции. Ричард Б. ДэйЧитать онлайн книгу.
окажет, когда она спросит наличными». Тогда может быть решена «и судьба НЭПа, и судьба коммунистической власти в России»[157].
2. Главное в НЭПе – соревнование капитализма и социализма, но за прошедший год существенных успехов достичь не удалось. Ленин признал, что «крестьянство и ряд слоев рабочих» выступали по отношению к правящей коммунистической партии с «самой простой и самой убийственной критикой». Они говорили коммунистам: «люди-то вы превосходные, но экономическое дело, за которое вы взялись, вы делать не умеете»[158]. Необходимо было обеспечить потребности населения – «дать через торговлю, но дать это не хуже, чем это давал капиталист, иначе такого управления народ вынести не может». По его словам, в этом был «весь гвоздь положения»[159].
3. Нужно было научиться управлять. Ленин видел, что государственная машина действовала не так, как хотелось бы: «вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют»[160]. Необходимо умение подчинить себе государственный капитализм, а этого умения у коммунистов пока нет – «ответственные коммунисты в 99 случаях из 100 не на то приставлены, к чему они сейчас пригодны, не умеют вести свое дело и должны сейчас учиться»[161].
Год, прошедший после X съезда, Ленин назвал периодом отступления, которое должно быть закончено. Для этого необходимо было бороться с паникой, причем самыми суровыми методами. Ленин не сдержал обещания, которое дал на X съезде – не говорить про пулеметы. Он заявил: «Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: “Стреляй!”. И правильно»[162]. Правда, после высказанных ему замечаний он пояснил, что для членов партии имелись в виду только меры партийного воздействия, а пулеметы предназначались для меньшевиков и эсеров[163]. Оставалось, правда, неясным, откуда могла взяться такая «паника», если в партии царило провозглашенное Лениным единство.
Выступление Троцкого в прениях по докладу Ленина было достаточно бледным и не содержало принципиально новых подходов[164]. Он вновь пытался обосновать то, что, хотя «с точки зрения отвлеченно-хозяйственной» политика военного коммунизма была ошибочной, «с точки зрения политической и военной» она была «абсолютно необходимой». По его мнению, ошибки не было даже в запоздалом переходе к продналогу – «на 6 месяцев раньше или на год раньше», – «это вопрос не принципиального характера»[165]. Основной пафос речи Троцкого сводился к критике Шляпникова и рабочей оппозиции – за это Ленин похвалил его в своем заключительном слове[166]. Главные недостатки выступления Шляпникова, по мнению Троцкого, заключались в том, что оно могло быть использовано зарубежной печатью против партии, и что в нем он противопоставлял себя ЦК[167]. Отметим, что впоследствии именно в этом упрекали и самого Троцкого. В конце
Там же. С. 77–78.
Ленин В.И. Политический отчет Центрального комитета РКП (б) 27 марта 1922 года // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 79.
Там же. С. 112.
Там же. С. 86.
Там же. С. 116.
Там же. 88–89.
Ленин В.И. Заключительное слово по политическому отчету ЦК РКП (б) 28 марта 1922 года // Там же. С. 120. Ранее в своем отчете Ленин сказал: «За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое». (Там же. С. 89.)
Троцкий выступал также в прениях по докладу Томского о профсоюзной работе и с докладом о Красной армии.
Одиннадцатый съезд РКП (б). Март – апрель 1922 года. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1961. С. 129.
На съезде Шляпников доказывал, что правительство допустило ошибку и заключило крупные контракты на закупку оборудования за границей, в частности, паровозов, причем по вдвое завышенной цене. По его мнению, переплата составляла не меньше по млн руб. золотом (там же. С. 107). Не найдя понимания у руководства страны, Шляпников обратился в Коминтерн, но и там не встретил поддержки. В своем выступлении Троцкий назвал обращение Шляпникова в Коминтерн формально допустимым, но фактически неправильным. Он неуклюже оправдывался тем, что цену паровозов могли бы определить компетентные люди, но их не хватало, а «компетентность как раз и приобретается тем путем, что сначала делают плохие заказы» (там же. С. 130–131). Впрочем, рассмотрение аферы с паровозами заслуживает отдельного исследования.
В истории партийной борьбы 1920-х годов примеров того, как людям «воздавалось» за их слова и дела, было немало. Так, в 1927 году А. И. Рыков заявил: «Травля генерального секретаря ЦК партии как “диктатора”, как “лидера фашистов”, уже породила в некоторых кружках, сочувствующих оппозиции, разговоры о желательности организации террористических актов, в первую очередь против Сталина. Мы вынесли решение о том, что за такого рода разговоры будем арестовывать». (См.: Рыков А.И. Доклад на X съезде КП (б) Украины 20 ноября 1927 г. // Правда. 1927. 26 ноября. С. 3.) В 1938 году, будучи подсудимым, Рыков признал, что сам организовывал «террористические акты» против членов Политбюро, и «в первую очередь против Сталина». (См.: Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока». М.: Изд-во НКЮ СССР, 1938. С. 22.)