Тайный коридор. Андрей ВоронцовЧитать онлайн книгу.
сразу оценил диспозицию и сказал:
– Нет, там, где четверо, пятому делать нечего. Я поздороваться зашел. Я тут за стеной у вас живу. Будете шуметь – вызову милицию, вы же меня знаете.
Девицы переглянулись.
– Э-э, он шутит так, – поспешил заверить их небритый Хачатрян.
– Гуляйте, ребята, – улыбнулся Алексей.
Он вернулся к себе в номер и вышел на балкон. Чудесно пахло снегом и можжевеловой хвоей. Шумело невидимое море. Внизу, в бездонной темноте, роились огни Ялты, равномерно мигал маяк на дамбе. Совсем рядом от лепных перил балкона – рукой можно было дотянуться – росли пальма и кипарис, присыпанные снегом. Крым! Звонарев счастливо засмеялся и сорвал с кипариса похожую на футбольный мяч шишечку. Молодец Кузовков, что заставил его поехать сюда! Две недели забытья! Он будет писать, забыв о московских заморочках. А потом… Потом, как Бог пошлет.
При мысли о писании настроение Звонарева несколько омрачилось. Он понимал, что проза его претерпевает кризис формы и содержания. Жанр коротких рассказов явно исчерпал себя, исчерпал себя и их беспощадный, утрированный реализм. Срывание «всех и всяческих масок с действительности» неизбежно приводило к мысли, что у действительности нет достойного лица, а это было не так. Он поневоле становился заложником собственного метода. В страшных рассказах Звонарева не находилось места для простых человеческих чувств, а правдивое изображение их, как он все больше убеждался, есть самая сложная задача в литературе. Подлец Пальцев был не так уж неправ, просто момент для зубодробительной критики выбрал крайне неудачный. Герои звонаревских страшилок – убийцы, насильники, наркоманы, обитатели московского дна – являлись носителями извращенных, то есть неестественных для нормального человека чувств, а герои его лирических новелл (писал он и такие) были неприкаянными, зацикленными на себе одиночками. Они имели полное право быть изображенными наряду с так называемыми нормальными людьми, но односторонний выбор героев не давал возможность Звонареву высказывать важные для него мысли. Он начал писать прозу именно с философских рассказов (будучи еще студентом-медиком), но в них, несмотря на тогда уже проявившееся умение Звонарева заострять «проклятые вопросы», хромала изобразительная сторона, не хватало лаконичности, язык был замусорен штампами. В Литинституте Алексей стал «выправлять палку» в другую сторону и, похоже, перегнул. Теперь следовало свести воедино философский подход и изобразительный метод, но как это сделать? На каком материале? И, самое главное, для чего? Для выполнения чисто профессиональной задачи или для какой-то более высокой цели? Его небольшой писательский опыт ясно говорил – для высокой цели. Вот если бы еще понять, в чем именно она состоит!
Внизу со скрипом распахнулась дверь, послышались голоса. В прямоугольнике света, упавшем на асфальт, Звонарев вдруг увидел человека в вязаной шапочке и куртке-аляске, который стоял у кипариса на другой стороне аллеи и смотрел прямо на него.