Крейсер «Иосиф Сталин». Александр ПрохановЧитать онлайн книгу.
послания» и «прямые общения» с народом в смехотворные представления. Народ угрюмо и тупо смотрит на «хромую лошадь», ковыляющую по русскому бездорожью.
Неосталинизм – единственно возможный ответ на стоящую у порога русскую катастрофу. Надпись в метрополитене на станции «Курская», «Рабочий и Колхозница», возвращенные на постамент, – лишь малые знаки того, что Вождь возвращается. «Русская идея» двадцать первого века – это по-новому осмысленный сталинизм, синтез всего исторического имперского опыта, мобилизация русских на исторический прорыв.
КРАСНЫЙ ГИГАНТ И ЧЕРНЫЙ КАРЛИК
Седьмого ноября, в День Октябрьской революции, в годовщину мистического парада, Лужков устроил в Москве нечто чудовищное и дурацкое, кощунственное и бездарное. По своему обыкновению, по-лужковски, как ему подсказывал его вкус, его совесть, его историческое чутье, он воспроизвел мистерию сорок первого года. Тут было все. И массовик-затейник со стыдливыми намеками на сталинскую речь. И кумачовые полотнища с обрывками революционных текстов. И обилие красных знамен, которые должны были умилить продрогших ветеранов. И ряженые офицеры московских академий, которые будто бы прямо с площади шли в бой под Волоколамск, а на деле шагали под секиру сердюковских реформ. Бутафорские кавалеристы придворного полка имитировали конницу Доватора. Плащ-палатки советских пехотинцев ненадолго сменили гомосексуальную форму Юдашкина. «Т-34» катили по площади в минуты, когда уничтожался великий танковый завод на Урале. И, конечно же, ни слова о Вожде. Камера не показывала мавзолей. Не показывала надпись «Ленин». Зато нет-нет, да и мелькнут сытые физиономии устроителей, их пустые рыбьи глаза. А потом пошли какие-то пингвины и попугаи в пестром, – то ли сибирские дивизии, то ли панфиловские полки, как их представляло себе воображение низменных халтурщиков.
Лужков, самодовольно наблюдавший эту потеху, не способен понять величие и таинственную красоту парада, состоявшего из героев и мучеников, которые шли умирать за Советский Союз. Ему не доступна та жертвенная энергия, которая сотворила «красный двадцатый» век, – век огненных идеалов и священной веры. Той, что снежной осенью 41-го сделала Москву столицей мира и надеждой всего человечества. С каким умением и точностью воспроизвели бы «лужковцы» события 93-го. И то, как московский ОМОН бил дубинами ветеранов войны. И как топтали тогда красное знамя. И как танки стреляли по парламенту, словно это был прорвавшийся Москву головной отряд Гудериана.
Во всем, что исходит от власти, присутствует ложь. Когда принимаешь от власти чашу вина, она оказывается полна скипидара. Когда ешь хлеб власти, обязательно проглотишь запеченного в нем таракана. Когда получаешь от власти подарок, рискуешь найти в нем гранату. Все священные тексты, к которым прикасается власть, подвержены порче. У всех святых, которым она поклоняется, под нимбами просматриваются темные рожки. Власть не может смотреть