Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости. Майа ШалавицЧитать онлайн книгу.
Мне очень хотелось десерта и подарков, и поэтому, сев, я продолжала от нетерпения дергать ногами.
Наконец мама внесла торт, и все стали петь, поздравляя меня. Большой конический торт был поставлен на стол. И вдруг в комнате, где до этого стоял невыносимый шум, наступила мертвая тишина. Торт был таким сияющим, таким великолепным, что, когда двадцать лет назад я встретилась с девочкой, которая была тогда у меня на дне рождения, то первое, о чем она вспомнила, был тот великолепный торт. У других девочек на днях рождения торты были украшены розочками и свечами, но я настояла на том, чтобы мой торт был выполнен в виде шоколадного вулкана.
Не помню как, но мой отец – дипломированный химик с изрядным чувством юмора – сделал так, что вулкан начал извергаться. На верхушке торта стояло блюдце, на которое была насыпана горка какого-то оранжевого порошка. Когда порошок подожгли, вверх взметнулся столб пламени, а потом вниз потекли струи раскаленной лавы. На вершине горки, как у настоящего вулкана, образовался кратер. Все – взрослые и дети – были восхищены, а особенно я.
Дело в том, что я очень любила вулканы и могла часами, во всех подробностях, рассказывать всем, кто мог меня слышать, о темно-красной лаве, которая, до того как достигнуть поверхности земли, называется магмой. Я сыпала названиями, географическими координатами и характеристиками вулканов: особенно мне нравились невысокие вулканы с широкими кратерами, из которых стремительно изливалась яркая, пестрая базальтовая лава. Нравились мне также слова и образы, связанные с вулканами: извержение, пепел, пемза. Рассуждения о вулканах и других природных катаклизмах, как ни странно, действовали на меня успокаивающе.
Эта моя склонность читать лекции и моя одержимость вулканами были классическим признаком синдрома Аспергера: первооткрыватель синдрома называл своих пациентов «маленькими профессорами». Социальная изоляция и подавленность, обусловленные проявлениями болезни, подтолкнули меня на путь лекарственной зависимости. Конечно, ни я, ни окружавшие меня люди в то время этого не знали, как и не догадывались о многих других факторах нашей семейной истории, подвергавших меня еще большему риску.
Начну с родословной по отцовской линии: мой отец – венгерский еврей, переживший холокост. Я унаследовала от него серо-голубые глаза, курчавые волосы и предрасположенность к депрессии. Среди венгров вообще депрессия распространена довольно широко, вероятно, они склонны к ней генетически. Эту склонность они разделяют с финнами. Эти две этнические группы были когда-то одним племенем, но потом очень далеко разошлись, создав два разных, хотя и родственных, языка и две культуры, в которой сравнительно часты самоубийства и заболевание алкоголизмом. Мой отец, правда, происходил из еврейской семьи, и поэтому трудно сказать, сколько генов ему досталось от соотечественников. Однако мой дед, его отец, славившийся среди родственников своей талмудической ученостью, как говорят, женился