Про меня. Елена КолинаЧитать онлайн книгу.
хорошее разностороннее воспитание. Нет, правда – мамки-няньки все вместе хорошо меня воспитали. Все они были красивые, умные, тонкие женщины. Одна, кинокритик, любила итальянский неореализм – было интересно не просто смотреть кино, а анализировать. Другая, филолог, занималась обэриутами, и когда другие еще читают «дядю Степу», я бормотала Хармса, Введенского, Олейникова. А учительница музыки часами сидела со мной за роялем, словно моя пятерка на концерте была для нее выражением любви к Санечке.
Каждая мамка-нянька так хотела Санечку, что искренне старалась добиться моей любви. А я чувствовала себя вовсе не девочкой без мамы, а ЦЕНТРОМ МИРОЗДАНИЯ. Захочу я, мамка-нянька останется надолго, а захочу – исчезнет.
Но они исчезали сами. Они были интеллигентные, умные, тонкие, увлекались искусством, но главное слово для них одно на всех – дура. Каждая из них думала, что он никого не любил, а именно ее полюбил. И даже забывали, что есть «она», роль второго плана.
К концу театрального сезона, когда они чувствовали, что Санечка отдаляется, почему-то всегда ставился вопрос – женится или не женится.
Первый раз я помогла ему случайно. Заплакала и сказала: «Не хочу, чтобы Санечка женился»… Бедная нянька жарила котлеты и вытирала мне нос, а я так однозначно решила ее судьбу.
Санечка посмотрел на нее с выражением «вот видишь, что я могу сделать», а на меня нежно. Поблагодарил без слов. А потом сказал кому-то: «Маруся самая умная в семье. Теперь я не плохой любовник, а, напротив, благородный человек, который пожертвовал ребенку своей личной жизнью».
Санечка не любит выяснять отношения, говорить «между нами все кончено». Он расстается со своими подругами, как я в детстве, просто откладывала в сторону надоевшую игрушку. Я же не говорила кукле «все кончено»! Кукла, которая вчера смеялась и плакала, мгновенно становилась неживой. За что ее жалеть, если она неживая?.. Мужчины вообще такие – равнодушные, безжалостные, не говорят ничего, а просто исчезают, уплывают, растворяются.
Я всегда понимаю, когда Санечка хочет от романа освободиться. Не то чтобы я обычно расстаюсь с его женщинами за него, но я ему помогаю, подыгрываю. Мы с ним никогда не сказали об этом друг другу ни слова. Слова сделали бы все это стыдным, неприличным. Каким-то театральным.
Когда Санечка был дома, я от него не отходила. Я все детство простояла на кухне за спинкой его стула, придерживая Санечку за рубашку, чтобы он никуда не делся.
Гости спохватывались: «Что мы говорим, здесь же ребенок! Ребенок, уйди!» Но я очень тихо стояла, и обо мне забывали. А когда я начала принимать участие в разговорах, все удивлялись: «Смотрите, наш-то ребенок знает слова аутентичность, сублимация и оральный секс, когда другие дети знают только „идет бычок, качается“.
Потом я начала принимать участие в жизни. Я всегда первая говорю, кто из наших знакомых поженится, кто разведется.
Может быть, вам кажется, что я плохая? Что я должна быть невинным ребенком, а я самая настоящая опытная женщина?
Но разве девочка, растущая в нормальной