Хозяйка Дома Риверсов. Филиппа ГрегориЧитать онлайн книгу.
де Люксембург! Так что через несколько дней ее просторный портшез стоял у дверей, буквально заваленный внутри пушистыми шкурами, а бронзовая переносная грелка была полна горячих углей; на пол в портшезе положили нагретые на плите кирпичи, чтобы в ближайшие пару часов бабушка совсем не ощущала холода. Для прощания с ней все обитатели дома, в том числе и слуги, выстроились у крыльца.
Она подала руку Жанне, затем поцеловала мою тетю Жеанну и меня, и дядя помог ей подняться в портшез. Напоследок она крепко сжала его руку своей сухой ладошкой и сказала:
– Обещай, что в твоем доме Девственница по-прежнему будет в безопасности. И главное – береги ее от англичан; таков мой тебе наказ.
Дядя покорно поклонился и попросил:
– Ты только возвращайся поскорее.
Его жена, моя тетка Жеанна, жизнь которой с отъездом хозяйки нашего Дома существенно облегчалась, поспешила к бабушке, помогла ей устроиться в портшезе и поцеловала в бледную холодную щеку. Но именно меня демуазель де Люксембург высмотрела в толпе провожающих и поманила к себе крючковатым, костлявым пальцем.
– Да благословит тебя Господь, Жакетта, – промолвила она, когда я подошла к ней. – Не забывай того, чему я учила тебя. Ты у нас пойдешь далеко! – И она ободряюще улыбнулась мне. – По-моему, куда дальше, чем ты сейчас можешь себе вообразить.
– Мы ведь весной снова увидимся, да?
Бабушка не ответила, лишь пообещала:
– Я непременно пришлю тебе свои книги. И тот браслет.
– Но весной ты навестишь меня и моих родителей в Сен-Поле?
И по ее грустной улыбке я поняла, что никогда ее больше не увижу.
– Благослови тебя Господь, детка, – повторила она и тут же задернула занавески портшеза, словно опасаясь холодного утреннего ветерка.
И кавалькада выехала за ворота замка.
В ноябре я проснулась среди ночи в своей девичьей постели, которую делила со своей фрейлиной Элизабет, села и прислушалась. Мне показалось, что кто-то нежным голосом, очень высоким, но еле уловимым, окликнул меня по имени. Затем совершенно отчетливо послышалось чье-то пение. Странно, но пение доносилось прямо из окна, хотя наша комната была на одном из верхних этажей башни. Накинув поверх ночной рубашки плащ, я подошла к окну и сквозь щель в деревянных ставнях выглянула наружу, однако там не было видно ни зги. Окрестные поля и леса были черны, как самый черный фетр, и совершенно безмолвны, и все же то пронзительное пение явственно раздавалось за окном, безусловно, это пел не соловей, хотя звук был почти таким же высоким и чистым. И, уж конечно, это был не крик совы – скорее, этот мелодичный и протяжный голос напоминал мальчишеский: так поют солисты в хоре мальчиков. Я вернулась к постели и растолкала Элизабет.
– Ты слышишь?
Но та даже проснуться была не в силах и полусонным голосом пробормотала:
– Ничего я не слышу. Я сплю. Прекрати толкаться, Жакетта.
Только тут я заметила, что стою босыми ногами на совершенно ледяном каменном полу, и снова забралась в кровать.