Красота. Александр ВулинЧитать онлайн книгу.
тем, кто был хитрее и коварнее его. В шароварах, подвязанных золотым поясом, который неприлично и неудобно стягивал живот, в одежде, не достойной его положения, но необходимой для верховой езды и надетой для того, чтобы хоть отдаленно соответствовать образу военного, император неуверенным шагом спускался по скользким каменным ступеням и больше всего боялся споткнуться и вызвать смех.
Насмешек Мурзуфл и как генерал, и как аристократ, и как зять, а и как император, очень боялся. Насмешек и презрения подданных, поскольку самое ядовитое презрение – это презрение слабаков и трусов, последних эгоистов и невежд. Но как только он – Алексей V Дука сел на коня, как только тронул рукой позолоченные вожжи, чувствуя, как послушно отзывается на их движение лощенный ухоженный вороной, он уже был уверен в себе. Он уже знал, что делать. Он уже успел убедить себя, что он – избранный Богом и народом правитель и что Господь не откажет ему в помощи в борьбе с неприятелем. И уверенно утвердившись на мощной лошадиной спине, он направился к центру города. Своего города, нового Рима, второго Рима и отныне единственного. С самое его сердце.
Окруженный верными и хладнокровными славянскими наемниками, успокоенный лязгом их доспехов и длиной их копий, прижатых к закованным в кожу и металл бедрам, император чувствовал себя надежно и уверенно. Императорская свита бодро продвигаясь по широким, мощеным темным улицам, мимо жилищ, обложенных неровным крошащимся кирпичом, с едва видимыми остатками украшений и мозаик на фасадах. Она неслась мимо, едва удостаивая взглядом эти дома— ветхое напоминание о славных днях, может и не самых лучших, но, безусловно, более счастливых. О днях, когда в жилищах этих жили люди храбрые и веселые, а ныне лишь жалкие их тени, провожающие свиту настороженными, покрасневшими от бессонницы безнадежными взглядами. Вслед за ударами подков, за хвостами коней придворной знати и наемников, за императором, одинокой пурпурной фигурой в плаще который смели носить только миропомазанные правители Ромейского царства, за черными спинами дворцовой стражи, которая окружала его стеной, за несшейся кавалькадой власти широкой лентой вился страх.
Холод – хотя та апрельская ночь была теплой – беспрепятственно проникал под одежду и под крыши домов. Монастыри и церкви, с открытыми воротами, роскошно – в другие времена сказали бы расточительно – освещенные кадилами и свечами, были полны заплаканных женщин и детей, усерднее молившихся о спасении города и своих грешных смертных телах, чем о вечном покое бессмертных душ. Мужские голоса певчих из церкви Богородицы Сигмы и Студитского монастыря, из церкви Святого Мокия и монастыря Святого Маманта были недостаточно глубоки и погружены в молитвенные песнопения, в них не было убежденности и уверенности в возможность близкого спасения.
Мурзуфл скакал по улицам, прислушиваясь к звукам города, так много видевшего на своем веку. Он сгибался под грузом императорских драгоценностей и сутулился под тяжестью