Воскресшая душа (сборник). Александр КрасницкийЧитать онлайн книгу.
align="center">
XIII
Объяснение
Выходя, Кобылкин на минуту задержался у порога с вышедшей запереть за ним двери миловидной горничной.
– Цветик лазоревый, свет Настенька, – шепнул он ей, – от женишка вашего Афанасия Дмитриевича нижайший поклон вам!
– А вы, господин, откуда моего Афоньку знаете? – зарделась девушка.
– Знаю уж! Помалкивайте только… Велел он спросить, когда навестить его, купидона вашего, думаете?
– Ах, какой срам! – заволновалась Настя. – Чужие люди про нашу любовь говорят!.. Скажите, завтра к вечеру забегу.
– Ладно, так и передам. А теперь к барышне спешите.
Дверь захлопнулась.
Мефодий Кириллович с минуту постоял на площадке, почесывая в задумчивости переносицу.
«Пригодится девчурка-то, – думал он. – Ладно я сделал, что Афанасия этого успел к рукам прибрать. Теперь свой верный человек при Шульчихе будет. А граф-то, граф! Хорош! Совсем опутан, попался в тенета. Только теперь я убедился, что Козодоева убил не он, и что Шульц с товарищами к оному делу ручки свои приложила. Она, она! Это ясно как божий день… Только кто эти товарищи? Ловко дело ведут: ни с какой стороны комар носа не подточит… А я вот возьму и подточу! Только придется этого графа предать на волю его собственной участи… пусть в паутине запутается… Вот тогда-то все наружу и выплывет».
Рассуждая так сам с собою, Кобылкин спустился с лестницы, но со двора не ушел, а скрылся под находившимся напротив крыльцом. Там он поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил у дверей одной из квартир. Его впустили туда после звонка, как человека, хорошо известного и даже пользующегося уважением.
Нейгоф, как только ушел Кобылкин, сейчас же позабыл о его существовании.
– Софья Карловна, милая, бесценная! Да успокойтесь же, – бормотал он, опустившись на колени около судорожно рыдавшей Софьи.
– Тяжело! Ох, как тяжело! – судорожно вздрагивала она. – За что это? Что я сделала?
– Забудьте! Ну, стоит ли, родная, так расстраиваться из-за всякого…
– Не из-за всякого, граф. Вы знаете, кто это? Он ворвался, ворвался смело… Этому человеку известно, кто я, и он не считает нужным даже скрывать свое презрение.
– Голубушка, да что вы говорите? Что может знать этот человек? Что?
– То, что я одинока, беззащитна… Одна, одна… безродная… за меня заступиться некому… Одна я, одна на этом свете! Ни отца, ни брата, никого…
– Софья Карловна, дорогая моя, позвольте мне…
– Нет, погодите, граф, – остановила графа Софья, – дайте мне говорить… Да, граф, никого!.. Умер Евгений Николаевич, и опять я – всеми покинутая, никому не нужная босоножка… Как в детстве… прошлое вернулось! Прошлое все-то же, только в другом виде… Тогда, в детстве, меня бил, трепал, щипал всякий, кому было не лень, теперь-то же: приходят, оскорбляют кто хочет, когда хочет… Ох, как тяжело!..
– Полно, не смотрите на жизнь так мрачно! – пробовал утешить ее Нейгоф. – Не создаете ли вы сами себе ужасов?
– Нет, граф! Ах, если бы вы только