Каменный Пояс. Книга 1. Демидовы. Евгений Александрович ФедоровЧитать онлайн книгу.
Он прикидывал про себя: «Кому беда, а нам, может быть, в самый раз – в рудник скорей загонишь голодного человека». На ночевках приходилось смотреть в оба, как бы кладь не своровали. По дорожным корчмам да кабакам много татей[7] вертелось: только и ждали минуты, как бы дорожному человеку разор учинить.
Шли обозом в Москву неделю: въехали в Престольную в полдень, по городу гудел колокольный звон, и над церквами кружили несметные стаи ворон и галок.
У заставы, подле рогатки, стояли досмотрщики и выглядывали бородатых. Никита прослышал, был царский указ: повелевалось всем подданным, кроме пашенных крестьян, монахов, попов да дьяконов, обязательно сбрить бороду. С бородатых досмотрщики взыскивали пошлину: с пеших по тринадцати алтын две деньги, а с конных и более.
Антуфьев с немалым сердечным сокрушением достал кожаную кису и отсчитал досмотрщикам алтыны за бороду.
– Эх, жалость-то какая! Времечко-то, без рубля и бороды не отрастишь, – пожаловался Никита фискалам.
Рябой надсмотрщик с плутоватой рожей алтыны взял и выдал знак, а на том знаке написано было: «С бороды пошлина взята. Борода – лишняя тягота». Посмеялся он над Антуфьевым:
– Что приуныл, аль того не ведаешь: плохое дерево растет в сук да в болону, а худой человек – в волос да в бороду… Обрей волосье – алтыны уберегешь!
Никита сумрачно сдвинул брови, сказал строго:
– Борода дороже головы.
Досмотрщик не унялся, захохотал:
– Ус в честь, а борода и у козла есть.
– Ты, мил-человек, не очень-то, – строго пригрозил Антуфьев. – Я к самому царю Петру Ляксеичу зван на Москву, а с гостем можно бы и поласковей.
Досмотрщики махнули рукой:
– Езжай, езжай, путь дорога тебе…
– То-то! – крикнул Никита и шевельнул вожжой: возок помчал, а все ж таки жаль алтынов – докука оттого легла на сердце.
Остановились туляки на постоялом дворе у заставы. Низенький проворный корчмарь с воровскими глазами, глядя на богатый воз, залебезил. Возки убрали под навесы, Никита порасставил своих обозных сторожей, пригрозил корчмарю:
– На возах добро государево. Оберегай! Ежели что, царь Петра Ляксеич голову с плеч снимет!
Корчмарь косо поглядел на Никиту. Кузнец высок, черномаз, глаза острые.
«Ишь, сатана, – подумал корчмарь, – силен, знать, проворен, таким только сейчас и жить».
– Прикажешь для утробы что подать? – заюлил он.
– У нас все свое, – степенно ответил кузнец, – человек раньше Богу должен воздать, а потом утробу насытить.
Антуфьевы обрядились в новые азямы, переобулись в козловые сапоги с подковами. Акинфка лихо заломил баранью шапку. Поторопились в город. У Симона на Мокром Болоте выстояли обедню. Батька истово крестился и бил поклоны – дело затевалось серьезное.
Акинфка со святыми беседовать не любил, глядел по сторонам да на московский народ зенки пялил. Народ, видать, ловкий, не зевай! Впереди у клироса на коленях стояла
Тать – вор, хищник, похититель.