Мир Тропы. Очерки русской этнопсихологии. Александр Шевцов (Андреев)Читать онлайн книгу.
попытку:
– У деда в тетради есть запись о молении Световидовом в Середке, – повторил я, пытаясь быть предельно логичным. – Но он больше почти ничего не говорит. То, чему ты меня учишь, кажется, и есть моление Световидово?
– Ну, тебе лучше знать, – неожиданно для меня ответил Степаныч.
– Погоди, Степаныч, откуда мне знать?!
– Ну я же не читал твоих тетрадок.
– Причем тут тетради! А сам ты не помнишь, это называлось молением Световидовым?
– Может, и называлось, какая тебе разница? Я тебя делу учу, а тебя куда понесло?
– Интересно…
– Интересно, так работай. Почему тебе вместо дела постоянно болтать надо?!
– Ну хотя бы потому, что если это так, то это дает мне дополнительные образы для осмысления.
– Какие образы?
– Смотри, Световид – это тот, кто видит свет, и кто виден светом, как свет, то есть, и кого видит свет – и свет-мир, и свет-природу, весь белый свет и даже, может быть, кто видит светом!..
– Да, действительно… – задумался Степаныч, – очевидно, это тебе что-то дает… Кто тебя знает, может, это тебе даже важней… – он еще подумал, встряхнулся и сказал решительно. – Да, это – моление Световидово!
Эта решительность заставила меня усомниться в его словах, но я не рискнул больше приставать.
Степаныч научил меня, как «возжигать» это и другие ядра сознания, как видеть их у других (именно на этом видении основывалось старое офенское приветствие «Со светом по свету») и даже как входить в сознание другого при обучении, чтобы подправить вхождение в ядро или стогно. Но мне до сих пор жаль, что я оказался нетерпелив и задал вопрос про Световида. Если бы я дождался, чтобы кто-то из стариков сам его назвал, это было бы таким открытием!
Умение изливать свет из любого ядра или стогна было потом закреплено теоретическими объяснениями следующего учителя – Дядьки. Но и он и Степаныч в основном показывали, как это делать осознаванием. В отношении же гудошничанья и передачи света другому основную работу проделали Поханя и его жена тетя Катя, когда обучали пению.
Тут надо сразу сказать о том, что многое из показанного ими в то время мною никак не воспринималось как относящееся к пению. Все это совместилось в более-менее цельную картину значительно позже. То же самое прогуживание я сначала воспринял как необычную подготовку плясуньи к пляске – Поханя брал тетю Катю за руку и прогуживал ее через каждый пальчик, точно играл на свирели. Потом она плясала для меня какой-то плавный и очень сильный по воздействию танец, связанный, очевидно, с замужеством, потому что Поханя сказал про него: «По красоте плачет…» («Красота» произносится с ударением на первом слоге). Сразу расспросить подробнее у меня не получилось, а потом все словно стерлось, я даже слов не мог подыскать, когда вспоминал этот пляс.
Когда мы с Поханей ходили в лес, он учил меня айкать. Для меня это было интересно, потому что очень сильно напоминало те звуки, которыми охотники