Марш Радецкого. Йозеф РотЧитать онлайн книгу.
ли, этот Мозер, – начал окружной начальник, помолчал с минуту, подыскивая справедливое веское слово, и сказал наконец: – из него могло бы кое-что выйти.
– Да, папа.
– Когда он написал портрет твоего деда, ему было шестнадцать лет. Нам обоим было по шестнадцати лет. Он был моим единственным другом во всем классе! Затем он поступил в академию. Водка едва не сгубила его. Несмотря на это, он… – Окружной начальник помолчал и только через несколько минут закончил: – Среди всех, кого я снова увидал сегодня, только он, несмотря на все, мой друг!
– Да, отец.
Впервые Карл Йозеф произнес слово «отец».
– Так точно, папа! – быстро поправился он.
Стемнело. Вечер яростно обрушился на улицы.
– Тебе холодно, папа?
– Ничуть.
Однако окружной начальник зашагал быстрее. Вскоре они уже подходили к гостинице.
– Господин наместник! – послышался голос. Художник Мозер, видимо, шел вслед за ними. Они обернулись. Он стоял со шляпой в руке, опустив голову, смиренно и как бы желая сделать небывшим свой иронический оклик. – Господа извинят меня, – произнес он, – я слишком поздно заметил, что мой портсигар пуст. – Он показал им пустую жестяную коробку. Окружной начальник вынул портсигар. – Сигар я не курю, – сказал художник.
Карл Йозеф протянул ему коробку папирос. Мозер положил папку у своих ног на мостовую, обстоятельно наполнил свою коробку, попросил спичку, обеими руками оградил от ветра маленькое голубое пламя. Его руки, красные и клейкие, чрезмерно большие по отношению к суставам, тихонько дрожали, напоминая какие-то бессмысленные инструменты. Его ногти походили на маленькие, плоские черные лопатки, которыми только что рылись в земле, в грязи, в вареве красок, в жидком никотине.
– Итак, мы больше не увидимся, – сказал он и наклонился, чтобы поднять папку. Когда он выпрямился, по его щекам текли обильные слезы. – Никогда не увидимся, – всхлипнул он.
– Мне нужно на минуту подняться к себе в номер, – сказал Карл Йозеф и вошел в здание гостиницы.
Он взбежал наверх по лестнице, высунулся из окна, боязливо наблюдая за отцом; увидел, как старый Тротта вынул бумажник и как художник две минуты спустя уже с обновленными силами положил свою ужасающую руку на его плечо, восклицая:
– Итак, Франц, третьего, как обычно.
Карл Йозеф снова помчался вниз, ему казалось, что он должен защитить отца; профессор отсалютовал и, снова кивнув на прощанье, пошел с гордо поднятой головой, с уверенностью лунатика, прямо, как по нитке, через мостовую и еще раз кивнул им с противоположного тротуара, прежде чем исчезнуть за углом. Но через мгновенье он снова появился, крикнул: «Одну минуточку» – так громко, что эхо на пустынной улице повторило это слово, неправдоподобно решительными и большими прыжками перебежал улицу и уже стоял перед гостиницей с таким видом, будто только что пришел и даже не думал прощаться всего несколько минут тому назад. И, словно впервые увидев