«И вот вам результат…». Владимир Васильевич ПерцовЧитать онлайн книгу.
стараясь не глядеть на белесое лицо вождя, – а вдруг он оживёт и вспомнит?
– Мы тоже сперва боялись, – невнимательно ответил Полещук, добывая из тайника стаканы и раскладывая на бордюре старую газету. – О, и сало принёс?! Молодец, Туркеня, хорошая смена растёт! Правда, товарищ Ленин?
Посмотрели на молчаливого вождя.
– Молчит, – констатировал Полещук. – Всегда молчит! Но однажды поднимется – и как скажет!! Только я уже буду на дембеле! – радостно закончил он.
Разлили мамин гостинец по стаканам.
– Ну, – сказал Полещук, – о хорошем: мне до приказа осталось 26 дней, а тебе, Туркеня?
– Пятьсот тридцать восемь… уже семь, товарищ сержант!
Полещук пошевелил толстыми губами, как бы намереваясь досчитать до пятисот, затем плюнул.
– Туркеня, – сказал он очень искренне, – я бы на твоём месте повесился!.. Ну, за вышесказанное!
Выпили. Полещук покрутил головой, заглянул в пустой стакан, снял фуражку и ещё раз покрутил головой. Как бы в облегчённом варианте.
– Ух, х-хорошая! У кого брал?!
– Мама делала, – пояснил простодушный Туркеня. – Называется «Пой, петушок!».
– Кто называется?
– Это дедушка Михась любит каждому сорту давать имена. Ещё есть «Бей, барабан!»… Да разных много. Только «Барабан» идёт на экспорт. У нас его поляки покупают, потом клеят свои этикетки и перепродают немцам. Только у них называется уже не «Бей, барабан!», а «Катастрофа гуманитарна», и на этикетке пароход вверх ногами.
– А чего тебе её не прислали? – спросил Полещук, заедая с газеты. – Катастрофу эту?
– Для «Катастрофы» нужна специальная закуска, – сообщил Туркеня. – Простая закуска от неё не защищает. – И пожаловался: – Поляки покупают у нас по 10 злотых, а немцам продают по 50 марок, сволочи!
Поругали поляков. Полещук вспомнил, что Ленин тоже никогда не любил поляков. Бывало, не пропустит случая, чтобы не погнаться за поляком и не ударить по спине палкой. Без палки и не гулял.
– Ну, – сказал Полещук, – за тебя, Туркеня, выпили. Давай выпьем за него. Если бы не он, на земле не было бы мира, а были бы одни поляки!
– Можно я стихи про Ленина скажу, я в школе запомнил.
– Давай, Туркеня, дуй стихами, я люблю! Если стоящие – запишу в дембельский альбом!
Туркеня поднял руку со стаканом, посмотрел на крытого кумачом вождя и сказал прозой:
– Товарищ сержант, – сказал он. – Гляньте, он смотрит!
Полещук повернулся в сторону лежачего вождя и онемел – на бледном лице вождя буквально горели два глаза. И глаза те, нехорошие и немигающие, были устремлены прямо на них.
В этом месте занавес временно закрывается.
Глава 3
Некто Алик Гликман служил артистом в одном погорелом театре и не блистал там ничем. То есть блистал, но не талантом, а большой лысиной, чуть не с восьмого класса средней школы и благодаря которой, кстати, пользовался нелогичным успехом у озабоченных одноклассниц. А ещё в