Красная ойкумена. Борис АлексеевЧитать онлайн книгу.
азильский кофе.
Через минуту, выдохнув житейскую скорбь, я слил из турки в чашку остатки душистого великолепия, вытер плиту и оглянулся на брошенную книгу. Древнерусские иконы, «порубленные» на тонкие листы гознаковской бумаги, торчали неряшливым веером из распахнутого корешка. Мне стало совестно.
Как так? Капля чёрного импортного тоника оказалась, пусть на мгновение, ценнее шедевра великого Дионисия! Ведь именно его икону я рассматривал и в ужасе отбросил, глядя на выкипающий кофе!
«Тут есть о чём подумать» – я присел на подлокотник фамильного дивана и принялся размышлять. На этот раз мои мысли бежали далеко впереди знаменитого бразильского «спринтера».
То, что произошло в октябре 1993-го года в центре российской цивилизации, невозможно объяснить иначе как системным сбоем, сбоем бессмысленным и беспощадным. Дивные золотые октябрьские дни стали свидетелями падения самого главного, из чего состоит наш русский (дурацкий, пьяный, святой) обиход. А состоит он, как и триста лет назад, из человеколюбия и жертвенной снисходительности к слабому.
С прискорбием следует заметить: когда в самом центре Москвы под ногами защитников Белого дома от пуль и пороховых разрядов разверзся асфальт, прочие россияне на это просто не обратили внимания. Они не заметили, что одновременно с двориком Белого дома дрогнула вся русская цивилизация. Москвичи в то утро торопились на работу. Они слишком спешили, чтобы разглядеть на своей одежде мельчайшие капельки крови, брызнувшие из образовавшегося разлома.
Что ж, мы привыкли: кровь Родины в мирное время прозрачна. Она густеет и окрашивается в алую иконописную киноварь только в дни великих испытаний. А тут-то что? Ну, погорячились, постреляли друг друга, и ладно.
И ладно?..
Я приготовился писать икону, когда в мастерскую вбежал Шура, милый добрый товарищ, и, оглядываясь по сторонам, сообщил страшную новость:
– Революция!
Революция?.. Ну какая может быть в России революция? Мы по уши увязли в развитом социализме, и нам вот-вот должно стать ещё лучше. Кто увольняется с работы за день до квартальной премии!
– Шура, может, ты выпить хочешь?
– Борь, я серьёзно. В стране раскол! Ельцин отморозил указ №1400, мол, на фиг нужен этот Верховный Совет! Хазбулатов забаррикадировался в Белом доме и послал Ельцина на три буквы! Сейчас многие идут туда. Пойдём, а?
– Ну уж нет! – улыбнулся я. – Иконописание вне политики, ты же знаешь.
– Пойдём, а?..
Мы подошли к Белому дому со стороны Горбатого моста. Нас встретила революционная суета, напоминающая встревоженный, но разумный улей. Люди что-то сосредоточенно несли, складывали, уходили и снова возвращались. Так, наверное, в 1871 году под звуки «Марсельезы» строили свои нехитрые баррикады парижские коммунары. Ни сопливых пепси, ни почитателей «Клинского» я не увидел. Сосредоточенная конструктивная работа и сдержанный, возвышенный настрой духа.
Чтобы подогреть интерес читателя к повествованию, которое никак не выберется из бытовых подробностей, скажу: многие пишут о событиях 1993-го года. Например, почасовое документальное свидетельство о последних страшных днях революции, записанное А. В. Островским в книге «1993. Расстрел Белого дома». У меня же задача другая. Я являюсь одним из счастливчиков. Да-да, тех немногих избранников судьбы, кто 4-го рокового октября не заплатил жизнью за десятидневный курс «Игра в революцию». И, в то же время, на моих глазах было уничтожено дивное сообщество граждан будущей России, а их тела исковерканы бронемашинами.
Как отрок Эфесский*, я «просыпаюсь» на короткое время, чтобы оставить российскому читателю воспоминания очевидца и участника гнуснейшего и героического перелома в отечественной истории. Перелома, после которого в нашей стране (стране «победившей демократии») стрелять в человека стало обычным заштатным делом. Моя задача – не хронологический рассказ о поступках главных персонажей этих страшных дней, а живое человеческое свидетельство. Воспоминания о людях, которые могли бы сейчас гулять с внуками по золотистым аллеям московских парков и рассказывать им мудрые сказки. Увы – ни рассказчиков, ни внуков.
Часть 2. Московская «Парижка»
Две недели продолжалось героическое стояние безоружного российского народа перед вооружённой до зубов государственной властью. На две недели дух Парижской коммуны прописался в центре российской столицы у метро «Баррикадная»…
Люди, уязвлённые ельцинским указом №1400, спешили к Белому дому, ставшему оплотом и символом сопротивления. Как бы ни высмеивали те дни нынешние и будущие царёвы спичрайтеры, скажу как участник и очевидец случившегося: на импровизированных баррикадах вокруг Белого дома собрались не оголтелые бузотёры и крикуны, а нормальная (классическая!) московская разночинная интеллигенция. Воители умственного труда, «вооружённые» старомодными кожаными и дерматиновыми портфелями, пришли защитить попранную указом верховного сатрапа власть советов, свою привычную человеческую демократию. Здесь