Эвакуатор. Дмитрий БыковЧитать онлайн книгу.
визгом; таскал ее, помнится, по заброшенным кинотеатрам и заводам, был у них целый клуб, ширялись… отчасти, наверное, это объясняет, почему возникший на горизонте наш муж был сочтен спасательным кругом, чуть ли не ангелом-хранителем. Мы побежали тогда в эти уютные, простые отношения – в надежде избавиться от зависимости; и в самом деле, путем отсечения какой-то больной части нашей психики и некоторой, чего скрывать, редукции интеллекта приобрели стабильную семью и душевное здоровье, а трещина, вечно резонировавшая с мировыми катастрофами, перестала напоминать о себе. Но есть еще один вариант душевного и телесного совпадения, редчайший, почти не встречающийся, – мы назвали бы его братством в позоре, товариществом в смертности; так совокуплялись бы разнополые пленники перед казнью или побегом, как друг, обнявший молча друга пред заточением его – но точней, пред заточением обоих. Это и есть настоящая любовь, с которой ничего невозможно сделать. От мавра можно сбежать – потому что в любом мавре есть чудовищная пошлость, даже если он, как Отелло, приличный человек не без чувства долга; с мавром ты всегда животное, и в этих животных соитиях, при всей их жаркой привлекательности, есть та же мерзость, что и в коленчатых, чешуйчатых шевелениях ядовитых гадов, у которых то самка сжирает самца, то самец убивает самку, то оба с аппетитом обедают потомством. Это адская сторона любви, но есть еще райская – товарищество и союзничество, в самом буквальном смысле; ибо союзники – как раз и есть совместно заклепанные во узы. Оба этих крайних варианта симметрично располагаются по разные стороны от того чистилища, в котором мы с нашим мужем прожили последние три года, забыв, как оно было, и заставляя себя не думать, как могло бы. Все это Катька передумала секунд за десять, в состоянии, которое, как принято думать, исключает всякую способность к соображению; конечно, она ничего этого не формулировала, но представляла себя и Игоря на острове среди то ли огненного, то ли морского буйства, при полной иллюзорности спасения, когда единственным, что могли они предъявить Богу в последний момент, была абсолютная близость, достижение жалкое и сомнительное, в сравнении с которым, однако, меркнут любые свершения. Так можно было любить только среди всеобщей катастрофы, в гибнущей Помпее, за секунду перед тем, как разделить общую участь. Вранье, что человек в это время не думает: напротив, в это время он все понимает, почему и становится грустен после соития. Отсюда же и дурацкое, ничего не объясняющее – «кончил», «кончила»: сначала понимаешь, что все конечно, потом – что все кончено. Катька поняла это со страшной силой: на мгновение ей представился дымный горизонт, выжженные поля с напрасным урожаем, закат на западе и пламя на востоке, сумеречный лес, в котором по случаю конца света пробуждаются самые страшные сущности, дремавшие доселе в дуплах, ветвях, пнях, брошенные огороды, разоренные дома и жалкая кучка беженцев с убогим скарбом, плетущаяся через поселок и усугубляющая кошмар визгливыми, бессмысленными взаимными обвинениями. Это была война, землетрясение, голод