Месть валькирий. Дмитрий ЕмецЧитать онлайн книгу.
Если женщина любит ушами, то мужчина больше любит, когда уши не загружают посторонними звуками. Особенно если эти звуки производит родная сестра или кто-нибудь из родственников.
– Зоя, перестань!.. Не репетируй! Я твой брат! Я отлично помню, на сколько лет ты меня старше, – сказал он лениво.
– Ничего ты не помнишь! И вообще: ты не родитель. Тебе не понять, что такое иметь взрослого сына, – воскликнула Зозо.
– Оно конечно. Любить детей и иметь детей – это два разных диагноза, – согласился Эдя. – Но вообще-то почему это я не родитель? Очень даже родитель. Твоему оболтусу четырнадцать. А моему минус десять.
– Как-как-как? Какие еще минут десять? – удивилась Зозо.
– Потому что раньше чем через десять лет я до отцовства все равно не дозрею. Вообрази себе только: я и какой-нибудь памперс: «Пап, купи шоколадку!» Да, щас! Разбежался! Сопли не замерзнут, нет? Иди сам заработай! – заявил Эдя с такой решимостью, словно в ногах у него уже крутился маленький и наглый хавроненок.
Зозо посмотрела на брата с чисто медицинским беспокойством.
– Утихни! Для отца ребенка, которому минус десять лет, ты как-то слишком развоевался! – утихомирила она брата.
Эдя осознал это и утих. Зозо сделала пару звонков и учесала к знакомой парикмахерше. Ей хотелось привести себя в порядок, чтобы во всеоружии обрушиться на лектора-тире-переводчика-тире-де-моническую-личность-с-ватками-в-ушах.
За те девять-десять месяцев, что мы не виделись, в жизни у Эди Хаврона мало что изменилось. Он нашел было работу в ресторанчике, который изо всех сил старался казаться японским, но продержался там совсем недолго. В память о японском ресторанчике у него осталась разве что привычка называть разбавленную водку «саке» и кланяться, подавая счет. Рассуждая глобально, Эдя был человек, в котором сталкивались две струи характера: природная бойкость и беспокойство мысли мешали ему делать все на троечку, с разумным пофигизмом и кое-как, в общем русле, тащиться по жизни. Лень же, не менее природная, препятствовала чудесам трудового героизма и мешала продвигаться по службе. Ураган этого парадокса сотрясал его всю жизнь. Наконец компромисс был найден – и теперь Эдя вновь не делал ничего.
В личной жизни что-то такое мелькало и цепляло порой довольно больно, да все как-то навылет.
В сердце стрелы купидона пока не попадали. Либо купидоны целились небрежно, либо сама мишень была слишком бронирована эгоизмом.
Эдя взял с подоконника анемичную грушу сорта «конференс», обтер рукавом и мрачно укусил. Фрукты он никогда не мыл. Пресловутое же движение рукавом объяснял в том смысле, что давит микробов. Микробы не протестовали и, проваливаясь в журчащий соками желудок, покорно обживались на новом месте.
Не успел Эдя доесть грушу, как неожиданно у него зачесался нос. Едва он воздал носу желаемое, как немедленно, не отходя от кассы, зачесалась и шея. А тут еще ложки и вилки дождем посыпались из раковины безо всякого видимого понукания.
«Эге!»