Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы. Влад СавинЧитать онлайн книгу.
мистер Хемингуэй, читали Льва Толстого? Как он писал про исход из Москвы, что под французами оставаться нельзя не потому, что плохо, а именно нельзя! И что иначе будет – не по правде. Это ведь только у нас, русских, слово «правда» обозначает и истину, и справедливость. Фанатик – это, скорее, изувер, «пусть тысячи людей сгорят ради идеи». А у нас это просто черта, которую переступать нельзя. Нельзя иначе, и всё, потому что так быть не должно.
– А вам приходилось видеть войну вблизи?
Я ответила не сразу. Пила молча горячий чай, смотрела на собеседника. Он, при всей прогрессивности, ведь всю жизнь именно Цель искал. Первая его книжка, про «потерянное поколение» в Париже двадцатых, утратившее смысл жизни. А самое лучшее, что ты напишешь, на мой взгляд, это про старого рыбака – пусть пойманную рыбу акулы съели, но ты боролся, искал, не сдавался. Не поймешь ты, хоть уже знаменитый – чтобы Цель была, надо при социализме жить, когда завтра непременно будет лучше, ну если только всякие гады не мешают, как эта война – и когда это «лучше», ты видишь, от твоего труда прямо зависит. Видела я это – от пятилетки к пятилетке, а как мы после Победы заживем, если про опасность знаем, и никакой перестройки надеюсь, не будет. Жизнь улучшать, не для себя, для всех – это та подлинная Цель, за которую и умереть не страшно. Но буржуазному писателю этого не понять!
– Я мог бы держать пари, что вы воевали, миссис Лазарева. В Испании мне приходилось видеть тех, кто заглядывал в лицо смерти на передовой – и поверьте, их не спутаешь с тыловыми. Даже с теми из тыловых, кто обвешается оружием и говорит очень воинственные речи. Не спрашивайте, как – чисто по ощущениям. Но мне достаточно было взглянуть, чтобы определить: этот солдат, этот нет. И я никогда не ошибался.
Ну что ж мистер, слушай мою историю – может, в свой роман вставишь. Конечно, я рассказала ему не всё, а лишь в рамках моей официальной биографии.
Еще два года назад была студенткой, Ленинградский университет. Лето сорок первого, в деревню к родне – и тут немцы. Они нас, русских, вообще за людей не считали, так что одна дорога была – в лес, к партизанам (ну не рассказывать же про Школу, дядю Сашу и минское подполье). Чем занималась – да по-разному: и разведать – на женщину внимание меньше обращают, и на связи работала, еще до войны зная радиодело, и винтовку в руки брать приходилось – как еще одна героиня того вашего романа, только к врагу не попадала, на последний случай гранату берегла. Повезло, не убили, даже не ранили ни разу – теперь, как партизан нет, вся наша земля освобождена, здесь служу, при штабе, вот и вся моя история. Одна из многих – вы у Фадеева прочтите, теперь про них вся страна знает, ну а мне не повезло.
Он слушал очень внимательно. Переспрашивал, записывал что-то. Эх, придется мне после дяде Саше рапорт писать – и подробно вспоминать, а что я такого рассказала, и думать, а не принесло ли это вред? Так я, повторяю, ничего и не говорила кроме того, что здесь и так известно – ну, партизанка бывшая, устроилась сейчас в штаб. А польза точно есть – вдруг он что-то вроде «Колокола», но уже про наших партизан