Глотнуть воздуха. Дни в Бирме. Джордж ОруэллЧитать онлайн книгу.
уехал «обосноваться» в Рединге, меня переместили в магазин и обрядили в первый мой белый передник. Я учился перевязывать пакеты, заворачивать в кульки коринку, размалывать кофе, нарезать тончайшими ломтиками бекон, натачивать ножи, подметать, бережно обтирать хрупкие куриные яйца, выдавать неважнецкий продукт за наилучший, мыть окна, на глаз отмерять фунт сыра, вскрывать тару, делить плиту масла на ровные бруски и – что было трудней всего – помнить, где что лежит. О бакалее таких ярких, точных подробностей, как о рыбалке, в моей голове не осталось, но все же сохранилось многое. Пальцы мои до сих пор мигом управятся с упаковочной бечевкой, а дайте мне кусок бекона, я нарублю вам его ломтиками-лепестками проворней, чем отстукаю слова на своей пишущей машинке. Я мог бы завалить вас сведениями насчет сортов чая, составов маргарина, среднего веса яиц и цен на тысячу бумажных пакетов.
Ну вот, больше пяти лет я – шустрый курносый парнишка с розовыми щеками и светлыми волосенками (которые уже не стриглись коротко, но тщательно помадились и зачесывались, «зализывались», назад), в белом фартуке, за ухом карандаш – мельтешил за прилавком, молниеносно отвешивая пакетики кофе и обжуливая покупателей под елейно-бодрые: «Да, мэм! Сей момент, мэм! Желаете ще че-нибудь, мэм?» Старый Гриммет выжимал нас изрядно: работали мы, кроме четвергов и воскресений, по одиннадцать часов, рождественские недели вообще были сплошным кошмаром. Но все-таки, оглянувшись назад, – неплохое время. Не думайте, что я был вовсе без амбиций, что собирался весь век служить помощником у бакалейщика, просто я «вникал в дело». Придет время, скоплю деньжат, чтобы «обосноваться» самостоятельно (обычные тогда, вполне реальные людские планы). Мир ведь был еще довоенный, до всяких кризисов, пособий по безработице. Места еще хватало для каждого, и лишний магазинчик всегда был кстати. А время шло: 1909-й, 1910-й, 1911-й. Умер король Эдуард, газеты вышли с траурной рамкой. В Уолтоне открылись два кинотеатра. Привычными стали автомобили, по дорогам побежали автобусы. Аэроплан – шаткая, ненадежная конструкция с парнем, сидевшим в середине на некоем подобии стула с прямой спинкой, – пролетел над Нижним Бинфилдом, и все жители с криком выбежали на улицу. Начали поговаривать, что германский император слишком нос задирает и «того самого» (то есть войны с немцами) не миновать. Зарплата моя понемногу росла, достигнув перед войной двадцати восьми шиллингов в неделю. Матери на хозяйство я давал десять, потом, когда с деньгами дома стало совсем туго, – пятнадцать, но и с остававшейся у меня суммой я чувствовал себя таким богачом, каким уж никогда не ощущал впоследствии. Мой рост прибавился на дюйм, у меня проросли усики, я носил ботинки на кнопках и невероятной высоты воротнички. По воскресеньям в церкви, в своем щегольском темно-сером костюме, в котелке, с лежащей рядом на скамье парой черных лайковых перчаток, я выглядел прямо-таки джентльменом, мать едва сдерживала гордость своим сыночком. Между работой, «гуляниями» по четвергам, размышлениями об одежде и девушках я предавался тщеславным мечтам о превращении в знаменитого крупного дельца типа Левера