Великая русская революция, 1905–1921. Марк СтейнбергЧитать онлайн книгу.
мертво. Оно даже еще не прошлое» согласно знаменитому изречению Уильяма Фолкнера. Крупные исторические юбилеи – такие как столетие 1917 г. – бросают яркий свет на то, как мы используем сюжеты из прошлого в наших дискуссиях о политике, морали и мире – каков он есть и каким бы мы хотели его видеть. Но вместе с тем история в любой момент, к лучшему или к худшему (как правило, к худшему), может играть роль полезного объекта для выражения политических страстей и суждений и для достижения политических целей. Сейчас, летом 2017 г., когда я пишу это предисловие, молодежь на американском Юге влезает на статуи вождей Конфедерации (по большей части воздвигнутые не после Гражданской войны в качестве мемориалов, а в XX веке в качестве аргументов на тему межрасовых отношений), набрасывает на их металлические и каменные шеи веревочные петли и низвергает с пьедесталов. Что касается наследия 1917 г., украинское правительство только что заявило, что в этой стране не осталось ни одной статуи Ленина. История полна примеров того, как воздвигались и свергались памятники в честь прошлого – необязательно сделанные из камня или металла, – ибо прошлое неизменно является одной из составляющих нашей борьбы за настоящее и будущее.
Эта книга тоже полна политических страстей, нравственных оценок, интерпретаций прошлого – и представлений о возможном будущем, – но главное в ней – то, какую роль большая история сыграла в частной жизни людей того времени. Жители Российской империи в 1917 году понимали, что они переживают историческую эпоху, хотя вопрос о том, куда история ведет их, служил предметом дискуссий и даже жестоких баталий. Наша книга посвящена тому, каким образом люди воспринимали разворачивавшийся вокруг них исторический процесс. Я выражаю свое отношение к историческим событиям эпиграфами, с которых начинается вступительная глава: наблюдением Николая Бердяева (сделанным по поводу русской революции, но применимым к любым революциям и даже к истории как таковой) о том, что «читать книги по истории революции приятнее, чем переживать революции», и недовольными словами Виктора Сержа о том, что письменная история слишком часто оказывается бескровной: ей не хватает «гнева, страданий, страха и насилия» живой истории. Разумеется, центральное место в нашем осмыслении истории занимают события, причины и последствия – они наделяют ее структурой и движут ее вперед (или назад). Можно сказать, что они составляют костяк истории. Но в этой книге я попытаюсь выявить (продолжая эту метафору) плоть и кровь истории, ее разум и чувства, воплотившиеся в опыте людей прошлого во всей его полноте.
Под «опытом» я имею в виду то, что, по мнению Сержа и Бердяева, отсутствует в традиционных книгах об истории, – всю кровь и страдания, но вместе с тем и все надежды и желания. К сожалению, опыт людей, живших в прошлом, доступен нам не полностью. Мы можем лишь отыскивать его следы в дошедших до нас текстах. Но если внимательно вникнуть в слова, со всей возможной тщательностью и по возможности отбросив всякие предубеждения, они могут открыть нам многое, окажутся не настолько бескровными, чтобы не дать нам с их помощью заглянуть глубоко в жизнь людей. То, что говорили люди в то время, те слова, которые они выбирали, чтобы выразить свои переживания, идеи и чувства, – все это может открыть нам какую-то часть опыта, полученного людьми сто лет назад, причем, к лучшему или к худшему, пополнив наши знания не только о русской революции, но и о нас самих и о человечестве.
Один из уроков, который нам преподносит опыт прошлого, – имеющий отношение к опыту, получаемому нами в настоящем, – заключается в необходимости опасаться упрощений. Некоторые читатели сетовали на то, что моя книга слишком многоголосая, в ней звучит слишком много противоречивых мнений о революции, чтобы из нее можно было извлечь внятные обобщения и объяснения. По прочтении настоящей книги, вышедшей на английском в январе 2017-го, в начале занятий, мои студенты выражали недовольство тем, что из-за множества точек зрения, идей и целей, нередко полностью противоречащих друг другу, русская революция показалась им настоящим бедламом. Даже взгляды отдельных лиц были полны противоречий, особенно в отношении таких принципиальных вопросов, как смысл свободы и справедливости (вызывавших известный интерес у заключенных[1]). Со временем слушатели моих лекций начали осознавать истину, присущую этой многогранности, вызывавшей у них такое беспокойство.
Кроме того, осознание многогранности означает отказ от извлечения простых моральных уроков о том, кто в те сложные времена был носителем добра, а кто – носителем зла. Возможность разделять людей прошлого на однозначные нравственные категории, понимать, кого следует превозносить, а кого – проклинать, может быть полезна в политическом плане. Но для историка это не очень хорошее свойство. Если русская революция получает в моей книге какую-либо простую общую оценку, то она состоит в том, что эта революция носила глубоко и даже мучительно противоречивый характер. Русская революция содержала в себе сразу многое, особенно на уровне человеческого опыта: катастрофическое насилие, жестокость и угнетение и в то же время борьбу с угнетением, несправедливостью и страданиями. В число вождей революции входили циничные люди, стремившиеся к власти, и мечтатели-идеалисты, осознававшие возможность изменить мир к лучшему, причем многие из
На протяжении первой половины юбилейного 2017 года я читал курс о русской революции в мужской тюрьме штата Иллинойс.