Жили два друга. Геннадий Александрович СеменихинЧитать онлайн книгу.
стрелой. Палка отдавала клейким запахом молодого дерева. Если говорить по-честному, то в самодельном костылике Зарема совсем не нуждалась. Вывих уже прошел, прихрамывала она едва заметно, да и то при самых резких движениях.
Заморин и Рамазанов на куче замасленных брезентовых чехлов, защищавших «тринадцатую» в дожди, метель и стужу, беззаботно резались «в дурачка». На том месте, где недавно стоял горбатый Ил, остались лишь следы резиновых шин да лежали деревянные колодки, убранные из-под колес перед взлетом. Соседние стоянки тоже были пусты. Ни одного звука над аэродромом. Холодно светило багровое солнце, никнущее к земле. У командного пункта беспокойно расхаживало несколько человек. Это начальник штаба и его свита.
Зарема ненавидит эти минуты ожидания за их однообразную тоскливость, за возможность обернуться бедой. Один раз это уже было. Она ожидала самолет командира, полетевшего на штурмовку вместе со старшим лейтенантом Белашвили. Пришло расчетное время посадки, а горизонт был чист. И только с восьмиминутным опозданием вернулись самолеты. Сколько она пережила за эти восемь минут, если бы кто-нибудь знал! Сидя на земле за горкой деревянной тары из-под стокилограммовых бомб, она одну страшнее другой рисовала себе картины гибели Ила с хвостовым номером тринадцать. А когда он сел и она, смахнув слезы, кинулась встречать командира – замерла от удивления, потому что сухой и строгий Николай Демин плакал. К нему на стоянку прибежал разъяренный Белашвили, хотел за что-то ругать, но Демин произнес одну короткую фразу: «Это я за нее, за Верку!» – и Белашвили опешил. Позже узнала: Верка – это сестра командира, повешенная фашистами. И тогда ей так жалко стало Демина. Она была с ним на редкость предупредительна, выполняла каждую его просьбу или команду. Но разве он что-нибудь понял, этот сухарь, ничего не признающий, кроме своего Ила и полетов? Его прищуренные от солнца глаза из-под нависших бровей смотрели на нее так же строго, как и на остальных.
И тогда ведь он ничего не понял, когда, сидя у костра, она его спросила, можно ли одновременно любить двоих. Она хотела его разыграть, задеть за живое, но Демин лишь одарил ее неодобрительным взглядом, объявив, что настоящий человек в своих чувствах раздваиваться не должен. Подумаешь, открыл Америку. Можно думать, что она сама этого не знала! Да разве она раздваивается? Только его, Демина, решительного и немножко сурового, прямого в своих поступках и оценках, любила она затаенно. За внешней замкнутостью и сухостью она первая разглядела в лейтенанте прямоту и огромную смелость. Чудной человек! Неужели он не понял, что, когда, опираясь на плечи его и Пчелинцева, ковыляла Зарема на самолетную стоянку, волоча вывихнутую ногу, одного его обнимала она нежно. Упрямый человек, ничего не желающий знать, кроме своего самолета!
А вот Пчелинцев ее любит, любит пылкой открытой любовью и, вероятно, будет искать случая с ней объясниться. Что она ему тогда ответит? Ведь жаль будет обидеть веселого, умного Леню, такого искреннего и простодушного. Нет, она обязана заранее остудить его порыв. Он прозорливый