Смерть правды. Митико КакутаниЧитать онлайн книгу.
и сохранят ли британские студенты возможность учиться в Европе{71}. Повсюду, от Австралии до Германии и до Мексики, ученые встревожены распространяющимся трендом обесценивать науку, факты и независимую экспертизу. Врачи Латинской Америки и Африки удручены фейковыми новостями о вирусах Зика и Эбола: СМИ распространяют дезинформацию и страх.
Майк Макферрин, студент-гляциолог из Кангерлуссуака (в этом гренландском городе проживает пятьсот человек), сообщил журналу Science, что у местных жителей есть вполне конкретные причины волноваться по поводу глобального потепления, ведь подтаявший ледник только что снес местный мост. «Тех, кто громит науку, я бы сравнил с людьми, которые мчатся по шоссе, не включая фары, – сказал он. – Едем мы быстро, и многие не желают видеть, что впереди. Но мы, ученые, и есть фары»{72}.
Одно из самых пугающих свидетельств о том, как быстро «власть разума» – вера в науку, гуманизм, свободу и прогресс – сменяется ее полной противоположностью, «террором и массовыми эмоциями», оставил миру австрийский писатель Стефан Цвейг в своих мемуарах «Мир вчерашнего дня»{73} (1942). Цвейг стал очевидцем двух мировых катастроф: Первой мировой войны и, после краткой передышки, восхождения Гитлера к власти и сползания мира во Вторую мировую войну. Цвейг писал свои мемуары, желая, чтобы в памяти будущих поколений – и, как он надеялся, в предостережение им – осталась эта повесть о двукратном самоубийстве Европы, о чудовищном «поражении разума» и «триумфе варварства».
Цвейг писал о своем детстве и юности, которые прошли в ту эпоху и в той части мира, где чудеса науки, победа над болезнями, возможность «человеческому слову за мгновение облететь земной шар», казалось, сулили неизбежное торжество прогресса, и даже такие жестокие проблемы, как бедность, «уже не казались непреодолимыми».
По воспоминаниям Цвейга, поколение его отца воспитывалось в оптимизме (не напомнит ли это некоторым читателям о надеждах, охвативших Западный мир после падения Берлинской стены?): «Они искренне полагали, что границы и разногласия между нациями и вероисповеданиями постепенно сотрутся во всеобщем человеколюбии, а стало быть, всему человечеству суждены мир и безопасность – эти высшие блага»{74}.
В юности Цвейг с друзьями долгие часы просиживал в кофейнях, обсуждая искусство и личные вопросы: «Первооткрытие именно последнего, самого нового, самого экстравагантного, необычного… было нашей страстью»{75}. И при этом высший и средний класс наслаждались ощущением полной надежности жизни: «Дом страховался от огня и ограбления, поле – от града и дождя, тело – от несчастных случаев и болезней».
Угрозу, которую представлял собой Гитлер, мало кто распознал сразу. «Те немногие писатели, кто действительно дал себе труд прочитать книгу Гитлера, иронизировали – вместо того чтобы проанализировать его программу – над витиеватостью его бумажной прозы»{76}, – пишет Цвейг. Газеты заверяли читателей, что нацистское движение
“How Will Leaving the EU Affect Universities and Research?”
“Marchers Around the World Tell Us Why They’re Taking to the Streets for Science.”
Stefan Zweig,
Stefan Zweig,
Stefan Zweig,
Stefan Zweig,