Были всякие дела, жизнь в Отечестве цвела. Владимир Иванович ЧистополовЧитать онлайн книгу.
окончена, большая ее часть уже прожита. И ты не прочь бы повторить все сначала, вернуться туда, где молодая мама, живой, здоровый отец, где добрая бабушка печет оладушки, где каждый день длиною в целую жизнь начинается с солнечных зайчиков, прыгающих по пестрому одеялу…
В конце пятидесятых у входа в педагогический институт, где работали мои родители, стояло два больших памятника, выкрашенных бронзовой краской. Слева – Ленин, справа – Сталин. И было два запущенных сквера, разделенных центральным входом в институт. В "сталинском садике" по вечерам собиралась местная шпана. Жиганы постарше щеголяли в яловых сапогах, в которых прятались финские ножики с наборными ручками, или в пыльных широких штанах и вельветовых куртках с накладными карманами. Они курили папиросы, пуская дым кольцами. Младшие были на побегушках, старшие корчили из себя блатных. Днем эта публика, если не училась и не работала, то пряталась по курятникам, валяясь на отделенных дощатыми перегородками старых топчанах. Даже патефоны были в сараях, заполнявших все пространство между жилыми домами: "В парке Чаир распускаются розы…"
Впрочем и милиция не дремала. Все время устраивались какие-то облавы, черные "воронки" подъезжали, меж сараев бегали люди. И в "сталинском садике" навели порядок, лишние кусты повырубили, скамейки поставили, милиция какое-то время дежурила, чтобы, не дай Бог, с кого-нибудь часы не сняли.
Жили мы в деревянном доме позади института. За домом начиналось колхозное картофельное поле, чуть дальше за высокими деревянными воротами располагалась сельхозопытная станция, куда мама брала меня иногда, проводя практические занятия со студентами. Там росло много разных удивительных растений, в клетках жили кролики и цыплята. Сразу за станцией строили телевышку, работая от зари до зари. Вечерами со двора дома было видно, как все выше и выше поднимаются над землей красные фонарики, укрепленные на металлических конструкциях. Напротив пединститута стояла деревянная бакалейная лавка, туда мы с бабушкой ходили покупать сахар. Сахар продавали огромными головами, которые отец потом колол на куски топориком, а куски – на мелкие кусочки с помощью специальных щипцов. Сахар был очень твердый и очень сладкий, я таскал его из сахарницы, засовывая за щеку, как обезьяна.
Рядом с нашим домом тянулся длинный барак, в котором семьи обитали отделенные друг от друга фанерными стенками. Там было много клопов, соседи часто ссорились, выпившие мужья гоняли визжащих жен. И маленький мальчишка-татарчонок, которому отец сделал обрезание, бегал по улице в окровавленных ситцевых шароварах…
А на улице Карла Маркса напротив церкви лошади увязали в глине по брюхо. Мужики распрягали их, чтобы вытащить, отдельно потом выталкивали телеги.
Время невозможно повернуть вспять. У каждого своя судьба. Дни проходят с каждым годом все быстрее и быстрее. Меняются ценности, меняются люди. Одно нельзя изменить – то, что уже прожито. И время от времени память все равно будет уносить туда, где остались