Роман с кокаином (сборник). Михаил АгеевЧитать онлайн книгу.
тетрадь Такаджиеву и лукаво постреливая глазками, заявил ему, что, несмотря на то, что сочинение написано прекрасно, и что в сочинении имеется лишь одна незначительная ошибка – неправильно поставленная запятая, он, Семенов, принужден именно за эту-то ничтожную ошибку поставить Такаджиеву кол. Причину же столь несправедливой, на первый взгляд, отметки должно видеть в том, что такаджиевское сочинение слово в слово совпадает с сочинением Айзенберга, как равно совпадают в них – и это особенно таинственно – неправильно поставленные запятые. И добавив свое любимое – видно сокола по полету, а молодца по соплям – Семенов отдал Такаджиеву тетрадь. Но Такаджиев, получив тетрадь, продолжал стоять у кафедры. Он еще раз переспросил Семенова – возможно ли, так ли он его понял, и как же это мыслимо, чтобы так-таки совершенно совпали эти неправильно поставленные запятые. Получив тетрадь Айзенберга для сличения, он долго листал, со все растущим в лице изумлением что-то сверял и отыскивал, и, наконец, уже в совершенном недоумении, глянув сперва на нас, приготовившихся грохнуть хохотом, медленно-медленно поворотил изумленно выпученные глаза прямо на Семенова. – Так-кая сафпадэние, – трагически прошептал он, поднял плечи и опустил углы губ. Кол был поставлен, цена была как бы заплачена и Такаджиев, на самом деле прекрасно владевший русским языком, просто пользовался случаем, чтобы повеселить друзей, самого себя, да кстати и словесника, который, несмотря на жестокую суровость отметок, любил смеяться.
Таковы были точки нашего с концами примыкавшего к нам классного копыта, в котором все остальные ученики казались тем более отдаленными и потому бесцветными, чем ближе размещались они к середине копыта, вследствие извечной борьбы между двойкой и тройкой. Вот в этой-то далекой и чуждой нам среде находился Василий Буркевиц, низкорослый, угреватый и вихрастый малый, когда случилось с ним происшествие, весьма необычное в спокойно и крепко налаженной жизни нашей старой гимназии.
4
Мы были в пятом классе и был урок немецкого языка, который нам преподавал фон Фолькман, совершенно лысый человек с красным лицом и белыми мазеповскими со ржавчиной усами. Он сперва спрашивал Буркевица с места (он его называл Буркевиц, ставя ударение на «у»), но так как кто-то навязчиво и громко суфлировал, то Фолькман рассердился, морковный цвет лица сразу стал свекольным и, приказав Буркевицу отойти от парты и встать у доски, буркнув – Verdammte bummelei – он уже любовно тянул себя за тормоз своей злобы – свой бело-рыжий ус. Встав у доски, Буркевиц хотел было отвечать, как вдруг случилось с ним нечто в высшей степени неприятное. Зачихнул, но чихнул так несчастливо, что из носа его вылетели брызги и качаясь повисли чуть ли не до пояса. Все захихикали.
– Was ist denn wieder los – спросил Фолькман и, обернувшись и увидев, добавил: – Na, ich danke. – Буркевиц, налитый кровью стыда и потом сразу бледнея до зелени, трясущимися руками шарил по карманам. Но платка при нем не оказалось. – А ты, милой, оборвал бы там свои устрицы, заметил Яг, –