Королевская семья и церемониальное пространство раннестюартовской монархии. С. Е. ФедоровЧитать онлайн книгу.
факт появления приватных советников, так называемых «privado» (термин Д. Моргана), не только нарушал, но и создавал связанные исключительно с Личной палатой формы камерального фаворитизма. Противопоставляя их традиционно претендующей на политическую роль социальной элите, верховная власть могла рассчитывать на своеобразное «смягчение» традиционных аспектов политической борьбы, определявшейся противостоянием различных придворных фракций и – как следствие – на известную «централизацию» наиболее значимой части основанных на связях этих группировок придворных клиентел[84].
Насколько можно судить, изначально круг таких советников, как правило, замыкался или ограничивался фигурой грума мантии[85]. Ситуация начинает заметно меняться с появлением королевских миньонов[86], которые небольшими группами по два-три человека последовательно вводятся в состав палаты. При этом для большинства из них придворная карьера – обычно скоротечна: лишь только часть из них добивается серьезных результатов[87]. В растущем такими темпами составе Личной палаты их позиционируют сначала как грумов, затем под влиянием достаточно курьезных обстоятельств – как джентльменов[88]. Не позднее 1526 года наступает известный перелом[89], и должностное пространство палаты обретает законченные черты. Значительно превышающий начальные размеры штат палаты по-прежнему выстраивается вокруг грума мантии, но его служебная структура упорядочивается с общими требованиями всего камерального пространства[90]. Джентльмены, рыцари и эсквайры Личной палаты, сохраняя за собой право на исключительный доступ в приватные покои короля, теперь свободно перемещаются по всему придворному комплексу, составляя своеобразный передвижной механизм, обеспечивающий регулярное и неизменно «персональное» обслуживание монарха. Не трудно предположить, что оттесняя в этом свободном передвижении известную часть других камеральных ведомств, личные слуги короля интегрировались в ранее закрытое для них публичное пространство, закономерно перенимая характерные для него формы театрализованной игры, привносившие элементы придворного церемониала в личные покои монарха. При этом не менее типичная для такого пространства тенденция к институциональному превосходству образующих его подразделений усложняла основные объекты не только сугубо придворного, но и в целом внутрисистемного противостояния, обеспечивая известный динамизм в становлении «государственного» управления[91].
Вплоть до конца XIII века вся система королевских финансов, как известно, сохраняла куриальный характер. По мере образования Казначейства значительная часть ее патримониальной инфраструктуры обособляется и унифицируется, составляя основу для формирования публичных финансов короны. Камеральная администрация продолжает контролировать, помимо личных расходов короля, домениальные
Обычно связанные с высокими наследственными должностями (лорд-камергер и лорд-стюард), такие клиентелы, как правило, сохраняли свой потенциал, переживая сменявшиеся на троне династии, и при наличии известного противостояния могли представлять реальную угрозу для стабильности самой монархии:
Таковой была ситуация вплоть до 1515 года, когда должности грума мантии последовательно занимали Хью Денис и пришедший ему на смену в 1510 году Уильям Комптон (HLP. Vol. I. Pt. I. P. 94).
Термин «миньоны» в отношении личных слуг короля был впервые употреблен Э. Холлом:
При несомненном лидерстве Уильяма Комптона такую группу образуют Николас Кэрью, Френсис Брайен, Джон Кортни, Генри Гуилфорд, Эдвард Невилл и Уильям Кэри (HLP. Vol. I. Pt. I. P. 771).
Речь идет о приеме французского посольства в Лондоне 23 сентября 1518 года. Дело в том, что среди прибывшей на мирные переговоры делегации присутствовали шестеро
Такой перелом фиксируется в так называемых Элтэмских ордонансах: A Collection of Ordinances and Regulations for the Government of the Royal Household. London, 1790. P. 154–156.