Бриллианты для диктатуры пролетариата. Пароль не нужен. Юлиан СеменовЧитать онлайн книгу.
подвезли с Угодского Завода… Рассыпчатую картошечку можно предложить с селедочкой…
– Картошечку дайте. Без селедочки.
Лакей присел, словно в книксене, и резво потрусил на кухню.
Старик, что был рядом, хмыкнул, передразнив:
– С кровушкой, селедочку, ветчиночка…
Воронцов ничего не ответил, только осторожно, чуть заметно улыбнулся: он понял, что здесь сейчас ему надо заново изучать «правила хорошего совдеповского тона». Погибнуть на мелочи ему не хотелось – он не имел на это права; игра, которую он задумал, предполагала жизнь, но не смерть.
– Издалека? – продолжал старик.
– Издалека.
– Как там? Тоже полегчало?
– Да… в известной мере…
– Что понимать под «известной мерой»?
Воронцов озлился: «Приказал бы я тебя вышвырнуть прочь в мои-то времена, когда мы Россию бранили и жаждали британского демократизма. Добранились – сиди и отвечай, Виктор Витальевич. Все мы бранили, только Вера никогда ничего не говорила – умней всех нас она, потому что женщина…»
– Хлеба вдоволь? – не унимался старик. – Молоко появилось?
– Есть хлеб, – сухо ответил Воронцов. – Простите, но я очень устал.
– Усталым нечего делать в питейных заведениях – дома надо лежать.
Воронцов не выдержал:
– Тем не менее позвольте мне посидеть молча: я плохой собеседник, когда устаю.
– С чего вам уставать, сударь, – руки-то у вас служивые, чистые. Ваша усталость как раз и требует беседы. Тот кто молотом машет в кузне, тот к печке тащится, чтобы спать… А вы сейчас, прошу извинить, не о постели думаете, а о бабе в оной… И причем не о своей, но о чужой, что помоложе.
– Я велю сейчас вывести вас отсюда.
Старик беззубо, тихо рассмеялся. Облизнув острым, синеньким языком толстые губы, спрятанные под пегими усами и бороденкой, он погрозил пальцем Воронцову и шепнул:
– Ни-ни, барин! Ни-ни…
Воронцов испытал какую-то безразличную, далекую усталость. «Это судьба, – подумал он. – Мне в детстве такие старики снились, перед единицей в гимназии».
– Ну, «барин». Ну, еще что?
– Это хорошо, что вы не стали ерепениться. Меня-то не помните?
– Не помню.
Лакей принес Воронцову водку в графинчике, пива и кусок шипучего мяса, обложенного мелкими желтыми картофелинами.
«Рассыпчатая картошечка, – снова безразлично подумал Воронцов, – врут в глаза и не боятся…»
– А я вас помню, – понизив голос, сказал старик. – Нет, по фамилии не помню; по лику помню: я швейцаром был в Английском клубе. Вы туда приезжали… И с Немировичем приезжали, с народным артистом, и с покойным Мамонтовым…
«И это в первый же день, – отметил Воронцов, разрезая мясо. – Никандров высмеял бы меня за такой сюжет».
– Обознаться не могли?
– Не мог… Водочкой угостите?
– Наливайте.
Старик шумно выпил пиво с водкой и спросил – теперь уже не юродствуя, а деловито, оценивающе:
– Девочка не нужна? Хорошие есть девочки – с комнатами, в частных