Журнал Виктора Франкенштейна. Питер АкройдЧитать онлайн книгу.
большинство жителей Шамони, я не находил себе места. Мне необходимо было двигаться. И потому я возвратился в горы. Я стал карабкаться вверх через хвойный лес, окаймлявший предгорья, с трудом удерживая равновесие среди каменистых уступов и корней, то и дело затруднявших мое восхождение. Были тут и ручейки, стремительно падавшие с ледников на верхних склонах. Наконец я нашел вьющуюся тропинку, которою ходили местные крестьяне. Мне хотелось взобраться выше, еще выше, ступить на Л'агилль дю Миди. Где-то поблизости раздался голос сурка, и этот пронзительный зов заставил меня осознать свое одиночество. Упади я здесь и умри, тело мое вскоре покроют лед и снег; реликт моего времени, оно сохранится на многие века, как установлено современными опытами по замораживанию, и не подвергнется разложению.
Воздух тут был более разреженным, и я ощущал, как в теле моем пульсирует кровь. Это было прекрасно – почувствовать силу жизни, однако в бескрайнем одиночестве, где меня омывали потоки вселенной, это порождало еще и чувство сродни ужасу – чувство, когда осознаешь, сколь могущественно бытие, и в то же время понимаешь, сколь оно хрупко. Я лежал на замерзшей земле, но холода не ощущал. Я окликнул сурка, подражая его голосу. В отклике живого существа прозвучала жалобная нота, словно оно не поняло приветствия. Я крикнул опять, твердо уверенный в том, что вся жизнь – единое целое, и теперь в отклике мне послышался трепет узнавания.
После смерти Элизабет отец как будто устал от собственной жизни. Он очень быстро постарел, забросил дело по продаже товаров за границу, созданное им за многие годы. Отказавшись возвращаться в Женеву, он заперся в своем кабинете в Шамони, где просиживал от зари до сумерек, глядя в окно на горы. Вечерами он обедал вместе со мной, но разговаривали мы мало. Впрочем, ему случалось изливать душу, переполненную чувствами.
– Ты занимаешься науками, – сказал он мне однажды вечером. – Можешь ли ты мне изъяснить, почему самые жалкие создания обладают жизнью, тогда как Элизабет лишена ее навеки?
– Дар этот не вечен, отец.
– Этот мотылек полон жизни. Видишь, как он кружит у пламени свечи? Радует ли его, по-твоему, его существование?
– Он словно бы танцует. Всем живым существам должно расходовать свою энергию.
– И все-таки этой жизни, этой радости придет конец.
– Мотылек не знает о смерти.
– Стало быть, он полагает, что бессмертен?
– Понятие бессмертия ему неведомо. Он есть. Этого довольно. Он не живет во времени.
– Сила существования, которой он обладает, – возможно ли ее найти?
– Что вы под этим подразумеваете?
– Существует ли некая сущность, некая жизненная искра?
– На этот вопрос, отец, я не могу ответить. Это постоянный предмет споров, но к удовлетворительному заключению прийти никому не удается.
– Стало быть, мы не знаем, что есть жизнь.
– Нет. Ей невозможно подобрать определение.
– На что же годны все твои