Горькое логово. Ольга АпреликоваЧитать онлайн книгу.

      Надо очнуться. А смысл? Зачем двигаться, говорить, делать что-то… Зачем? Всегда убивали, убьют и в этот раз. Какая разница, когда и кто. Отстаньте все. Считайте, что уже умер.

      Его кто-то куда-то нес, что-то говорил. Не вникнуть в журчание слов, не выбраться из под тяжелой прозрачной плиты. Не волновало, кто-то трясет его, потом кладет на твердое и колет иголками прямо сквозь одежду, и едкое лекарство вползает в кровь, не волновало, что тело как тряпка, и башка катается на тонкой шее. Ничто не могло пробраться к нему под прозрачное надгробие, и он даже улыбался этой недосягаемости.

      Вдруг пощечина ожгла лицо. Слева. Голова мотнулась – тут же справа ожгла другая. Сташка открыл глаза: Ярун. Ну и что. Большое окно, за окном идет снег… Разве уже день? Ну какая разница, день, ночь, снег, солнце. Зима, лето…Пусть Ярун возьмет это все себе.

      – …Сташка, где болит?

      Но болела вся кровь, текла внутри, мучительно холодная и медленная, мертвая. Он давно уже умер. Пятьсот лет назад. Он смотрел на снег потому, что не мог закрыть глаза.

      – Что ж ты делаешь с собой, ребенок глупый, – от отчаяния Яруна снег снаружи взметнуло и сухо бросило в стекло. Вообще все вокруг вздрогнуло и сдвинулось с мертвой точки. Ярун поднял руку, Сташка инстинктивно зажмурился – но теплая ладонь нежно легла на лоб: – Какой ты крохотный… Худой стал… Что ты, дурачок, творишь? – он другую ладонь положил Сташке на грудь, как раз туда, где было больнее всего – сразу ударило внутрь жаром, сжигая боль, и стало можно глубоко вздохнуть, а глаза закрылись. Ярун попросил: – Живи. Жить надо. Расти надо… Дыши.

      Сташка послушно дышал теплом, что текло с рук Яруна. Щеки жгло. Он вспомнил про Венок и мертвого себя, и рывком сел и отбросил руки Яруна со лба и сердца. Вскочил – почему он лежал на столе? – даже отбежал в угол. Ярун взметнулся за ним – да что ж он такой огромный-то! – схватил за плечи. Сташка в накатывающем ужасе рванулся, но Ярун ухватил его крепче, тогда он извернулся и впился зубами, куда пришлось – в горячее широкое запястье. Свободной рукой зашипевший Ярун тут же схватил его за шиворот, встряхнул, как щенка, скрутил – не вырваться, как не изворачивайся. Он еще потрепыхался, слабо царапая ему руки, потом обессилел.

      – Огонек, – через долгую минуту ласково позвал Ярун. – Хоть глаза-то открой.

      От этого имени тяжкая, знакомая боль всколыхнулась в самых глубинах. Какие тяжелые, какие черные волны… Это время, а не боль. Сташка поднял тяжелые веки, покорно посмотрел на Яруна. Ничего не увидел, только теплые пятна. Буркнул:

      – Ты запер меня в башне!

      Ярун перестал его крепко сжимать. И погладил по затылку:

      – Чтобы тебя уберечь. Ты сокровище, ты Сердце