Хмурь. Ирина ЛазаренкоЧитать онлайн книгу.
долго смотрит на меч, потом берет его и вкладывает в ножны, так осторожно, словно тот может вывернуться и укусить. Рассматривает заляпанный кровью хорунок, оглядывается на вопящую танну, с прищуром смотрит в спины Сивому и стражникам, добежавшим-таки до леса.
Потом развязывает ножны и отдает их мне.
Слава о хмурях расходилась по варочьим землям.
– Говорят, скоро дознаватерей не станет, – трепались варки в тавернах и на базарах. – Кому они нужны, если есть хмури?
– Верно! Те долго воду не варят, сразу узнают: и кто кого пришиб, и где покражи спрятаны, и куда баба твоя сбежала, и кто детишку в лесу пожрал…
– Вот уговориться бы с Полесьем, а? Чтоб каждой окраине дали по хмурю! Мы б зажили!
Дознаватери скрипели зубами и мечтали повыдергивать ноги полесским выскочкам. И завидовали им. Самую малость, ну или не самую. А кто не завидовал? А кто не хотел бы узнавать истину за миг, как бы хитроумно ни была она спрятана?
– Я грозный хму-урь! – кричали мальчишки, размахивая палками вместо мечей. – Я про всё проведаю! У-у-у!
Еще поговаривали, что после того, как в варочьих землях поработали хмури, земледержец Подкамня стал удивительно сговорчив и мягок в переговорах с земледержцем полесским.
Но тут, разумеется, не было и быть не могло никакой связи.
Незабывание
У других выучней не было прошлого – в этом было наше самое главное и невозможное отличие, из-за этого они меня не любили. Я их – тоже. Просто за то, что они оказалась рядом со мной вместо семьи, которую я помнил.
При этом мы с другими выучнями были нужны друг другу: они хотели знать, что есть мир за стенами обители, а я мог рассказать об этом.
Думаю, они предпочли бы получать знания откуда угодно еще: из книг, от назидаторов или от говорящего чучела совы, только не от меня, – но книг в обители не было, да и грамоте мы были едва научены, на занятиях тогда мало времени уделялось внешнему миру, а детское любопытство было слишком жадным, чтобы ждать. Потому всех их тянуло ко мне, хотя они едва меня терпели. А я всякий раз хотел послать их во мрак, но не мог: только проговаривая вслух свои воспоминания, я чувствовал, что они становятся настоящими.
Свободного времени у нас почти не было, дни были наполнены занятиями, уходом за живностью и огородами, которые кормили всю ораву выучней, два десятка назидаторов и немногочисленную обслугу. Но вечерами прочие выучни тихонько собирались вокруг моей койки и подолгу слушали истории, почти не перебивая и стараясь дышать потише. Они не торопили меня, когда я надолго умолкал, и не сердились, если не мог дать ответов на все вопросы.
Когда новый день рассеивал вечернее волшебство, они снова чутко ловили мои промахи на занятиях, злорадствовали над неудачами, почти никогда не играли со мной в камчётки и были счастливы, когда мне случалось получать трепку. Но через день или два всё равно шли ко мне с вопросами и за историями и даже извинялись за свои насмешки. Ведь никто другой не рассказывал им так много, как я.
К