Морок. Михаил ЩукинЧитать онлайн книгу.
кладбище было накрыто просевшим снегом. На толстом насте чернела сажа, а над ней торчали в беспорядке кресты, давно облупленные и потрескавшиеся памятники, похильнувшиеся пирамидки с гнутыми жестяными звездочками и рядом с ними, упорно высовывая из снега макушки, буйно поднималась молодая щетина осинника. Вровень с ней серели сухие ветки бурьяна. Ни единого следа не отпечатывалось на снегу, и о жизни, о том, что она еще есть, напоминал лишь птичий помет, там и сям маячивший на памятниках оплывшими пятнами. «Еще должна быть сосна», – вспомнил Полуэктов и скоро увидел сосну с раздвоенным, изогнутым стволом. К ней вела узкая прочищенная дорога, и в конце дороги стоял трактор, уткнув нож в нагребенный им снежный вал. Возле трактора остановился микроавтобус, замерла машина Бергова. Через стекло боковой дверцы Полуэктов хорошо видел сосну, срытый вокруг ее до черной земли снег, а дальше – криво стоящую пирамидку с обломанным и загнутым на сторону железным штырем. На штыре, как помнилось Полуэктову, раньше крепился небольшой крест.
И там, под крестом, выкрашенным серебрянкой, была могила отца.
Но почему – была? Она есть!
Полуэктов взялся за ручку дверцы, но Бергов его остановил:
– Пока не надо.
Из трактора выскочил санитар в белой фуфайке и подбежал к машине, разматывая за собой длинную серебристую нитку. Она выскальзывала и тянулась из алюминиевого ящика, который санитар держал на отлете левой рукой. Бергов опустил стекло, принял из рук запыхавшегося санитара ящик и, не оборачиваясь, передал его Полуэктову. Спокойно сказал:
– Крайний способ лечения. Иного нет. Требуется нажать на кнопку.
Полуэктов перенял легонький белый ящик, похожий на футляр от электробритвы, увидел на нем жирную красную кнопку. Руки задрожали, серебристая нитка задергалась и заелозила по высокой шее Бергова. Тот отклонился и, по-прежнему, не оборачиваясь, еще раз сказал:
– Иного нет. Иного просто не дано.
Дворик, одуванчики, мягкая трава под голыми коленками, большие сильные руки…
Крест из тонких полосок железа, грубо схваченных сваркой, мерцающая на нем краска…
Штырь, обломленный и согнутый в сторону, макушка кривой пирамидки, торчащая из снега, осыпанного сажей…
Перрон вокзала, мать, плюющая на землю, отец, стоящий здесь же, кричащий, что это его земля…
Мать, кричащая в ответ, что пусть он этой землей подавится…
Алюминиевый ящик в руках и красная кнопка на нем…
И прямая шея Бергова, который упорно не хотел оборачиваться…
Невидимые силы рвали Полуэктова, раздирали его, живого, на две половины. Он колотился в ознобе, руки встряхивались, и в ящике нежно позванивало. Так позванивали в детстве, в весеннее утро, ледяные сосульки. Полуэктов опустил ящик на колени, желая хоть минуту передохнуть, подумать, но тут не выдержал Бергов и обернулся. Полуэктов, чтобы не видеть его лица, наклонился, и в эту секунду невидимая сила, та, которая имела больший напор, подняла руку, отдельно