Вила Мандалина. Антон УткинЧитать онлайн книгу.
* *
К слову сказать, пальму свою я не уберёг. В очередной приезд, к своему ужасу, я увидел абсолютно высохшую крону, уныло висевшую вокруг ствола. От макушки не осталось и следа, и она напоминала тонзуру. «Апотека» оказалась паллиативом, ибо «неприятель» имеет свойство пробираться слишком глубоко в ствол несчастного дерева. И, хотя и удаётся выкурить некоторую часть паразитов, колония их слишком велика.
Я собрал нападавшие ветки, похожие на перья гигантского папоротника, и кучей сложил их на газоне.
Не заставил себя ждать и Алексей Артамонович, полный идей и новых планов.
Вот уже два месяца он трудился над статьёй, целью которой на этот раз было примирить данные лингвистики и этнографии. Как исследователю фольклора, до этнографии ему оставался ровно один шаг, да и того делать не было нужды, потому что фольклор – это и есть этнография. С другой стороны, при исследовании зарождения понятий и изменений их во времени, историческая антропология вынуждена прибегать к помощи фольклора, так что и в этом случае Алексею Артамоновичу требовалось лишь занести ногу, что он и сделал.
– Проблема тут вот в чём, – как всегда охотно пояснил он. – Фактическое пренебрежение исторической стороной вопроса, однобоко филологический характер исследований не прошли даром для индоевропейского языкознания, существенно обесценили его усилия и снизили значение его свидетельств для исторических наук. Это тем более важно, что в использовании данных мифологии и фольклора лингвистами очевидны факты анахронизма. Так что «филологическая» концепция и по сей день производит впечатление довольно безотрадного повторения непроверенных утверждений зачинателей сравнительного языкознания… Одно из двух: либо не всегда верны законы лингвистики, либо не вполне точны наши познания институтов древнего общества. Истина ускользает! Но мы, несмотря на все препоны, обязаны её найти! – Эти слова могли показаться чересчур патетическими и даже несколько комичными, если б не тот спокойный тон беспрекословного повиновения долгу, которым они были произнесены.
Я, со своей стороны, заверил Алексея Артамоновича, что всецело сочувствую его стремлениям и тоже готов искать истину, где бы она ни оказалась.
На этом мы простились и отправились выполнять данные обеты каждый к своему письменному столу.
Он ложился поздно, а вот писать мог исключительно по утрам. Что до меня, то ночь я считаю самым подходящим временем для работы.
Та ночь, которая навсегда осталась в моей памяти неразгаданной загадкой, выдалась необычайно спокойной. Занимаясь своими штудиями, я обратил внимание, что за несколько часов, проведённых мной за столом, внизу не проехало ни одной машины. Единственное, что нарушало моё блаженство, были мысли о пальмовых ветках, кучей сваленных во дворе. Думаю, что причины, по которым в один день от людей бывает не протолкнуться, а иной пуст и спокоен, так и останутся непознанными даже в эпоху андрогинности.
В конце концов