Вила Мандалина. Антон УткинЧитать онлайн книгу.
забытую юношескую фотографию и ужаснулся тому, что с нами делает время. Я подумал о своей статье, где нагородил кучу мудрёных слов, о писателе, и мне стало жаль и себя, и писателя, ибо я уже не мог постичь, для чего вообще надо что-то писать, когда мир устроен так просто, – хлеб, вода, очаг, – и во имя чего люди кладут на это свои жизни.
Не считая коренных жителей, на зиму во Врдоле оставались всего несколько пришлых, и все они были наперечёт: пожилой тучный итальянец Роберто, композитор, и та русская семья, о которой я уже говорил. С Роберто мы просто здоровались, перекидываясь парой слов несуществующего языка, который сами творили на ходу, а с русской семьёй я водил довольно близкое знакомство. В семье было двое детей – мальчик Коля и девочка тремя годами его старше. Они ходили в местную школу.
Девочку звали Надя. Их класс уже проходил сербский эпос, и Надя со смехом рассказывала мне, что знаменитый герой Марко Кральевич был к тому же отпетым пьяницей и иногда, за неимением компании, принуждал пить с собой своего коня Шарца.
– Кони не пьют вино, – презрительно возражал её брат и, обращая ко мне лукавое личико, прибавлял: – Это знают даже дети.
Я предпочитал не вступать в этот извечный спор льда и пламени и отвечал уклончиво.
Я водил их смотреть камелию, но они не нашли в ней ничего необычного. Тогда я сказал им, что на самом деле это вовсе не камелия, а самая настоящая девочка, которая только пока является камелией. Понятно, для чего я это сказал, но они посмотрели на меня уничижительно. Гораздо больше их занимала собака Станки, снующая вдоль сетчатого забора. Коля предложил:
– А давайте подойдём к ней и скажем: «Блонди, привет!»
И мы в самом деле пережили это бесхитростное приключение.
Их мама была дочерью крупного московского чиновника, а отец постоянно возился с лодкой, и ему удалось подбить меня подняться к заброшенной церкви Иоанна Предтечи, которая мозолила глаза на противоположном склоне.
Дождавшись ясного дня, мы подъехали к подножию на машине, прижали её к почти отвесному склону и стали карабкаться вверх, взбираясь на огромные каменные глыбы. Это напомнило мне того муравья, который блуждал по камелии и которого я невольно сравнил с писателем. Всё же нам посчастливилось наткнутся на пастушью тропу, набитую столетиями. Чем выше, тем чаще она вела вдоль травянистых площадок, когда-то давно отвоёванных у вертикали. Наконец тропа нырнула в рощу сказочных дубов, и через некоторое время в подлеске мелькнула серая стена церкви. Судя по надписи на фронтоне, годом её постройки считался 1845 – A.D. MDCCCXLV. Балки сгнили, черепичная крыша частично обрушилась, и в этом месте под открытым небом уже рос кустарник. На алтаре лежал слой известковой крошки. «Быстро, однако, пошло время», – подумалось мне.
Отсюда открывался непередаваемый вид на все стороны бухты, и за понижающимися холмами видна была даже полоса открытой Адриатики.
– Здесь можно прожить всю жизнь, и никто не узнает, – вполне серьёзно сказал мой спутник. – Сидеть