Ленты Мёбиуса. Сергей МурашевЧитать онлайн книгу.
над столом приколоты на кнопки вырезанные из журналов портреты Пушкина и Есенина.
– А у нас суп из овдинцев.
– Из чего?
– Из… Из грибов солёных, из волнух. – Она поставила перед Алёшей глубокую миску, положила два ломтя аппетитно пахнущего чёрного хлеба и ложку. – Кушай! У нас груздей по тому году опять не было, вот волнухи. …А тебе чего? Молока опять? – спросила Анна у Женьки. – Вот, молоко только пьёт. Да в нём, говорят, всё есть. – Налила полный бокал. – А вечером, Алёша, приходи ужинать, будут щи со своим мясом, специально для такого случая кусок берегла.
Суп пахучий. С картошкой, с луком, с лепестками долго лежавших под гнётом грибов, с ложкой сметаны. Вкусный!
– А… а что там за камень с надписью? – вспомнил, откусывая хлеб, Алёша.
– Это вон, Женя… На камне написали кой-чего нехорошее. А у меня краска осталась старая. «Женя! – говорю. – Иди хоть замажь». А он матюги так соскрёб, и вот написал, – засмеялась она.
От её доброго смеха невольно засмеялся и Алёша. …Женька, с набитым ртом, мычал что-то, вытягивая, по привычке своей, шею и задирая голову, стукал по груди кулаком – это я!
– Теперь у нас горячая пора – сенокос, – рассказывала Анна, подводя Алёшу к его отцовскому дому. – Ой! Вон видишь! – показала рукой на появляющуюся на горизонте тёмную тучу. – Опять нехорошая туча идёт. А как дождь? – повернулась она к Алёше с таким страхом в глазах, словно решалась её судьба. – Не дай бог. Может, завтра поможешь нам?
– Конечно, помогу, – легко согласился Алёша.
– Ну вот и хорошо. А то людей не хватает. У всех свои дела. А сенокос. …Вот и дом твой, раз у меня остановиться не хочешь. Я уже подтопила сегодня. Женя это так дорожку прокосил, – заторопилась она. – Ещё не умеет настояще. Видишь?! Видишь?! Мы б всё обкосили…
Алёша её не слушал, он смотрел на дом, который, как коренастый, согнувшийся под ношей мужик, был невысок, отчего казался широким. Густая трава вокруг дома дотягивается до низко установленных небольших окон. Верхний посеревший наличник крайнего окна оторвался, держится на одном, вбитом посередине гвозде. Поэтому один конец наличника приподнялся, а второй опустился – словно вздёрнутая над прищуренным глазом бровь – что, приехал?
Крыша пологая. По её потемневшему шиферу кое-где крапинки мха. Труба из красного кирпича полуразвалилась. Мелкие и крупные обломки её вытянулись полосой вплоть до широкого потока, в котором их набралось, наверно, немало.
Перед домом растёт небольшая черёмуха. Вдоль забора посажено несколько кустов цветущего ещё шиповника. Забор настолько стар, что не падает только благодаря кустам, придерживающим его своими веточками.
Дорожка к веранде в самом деле выкошена плохо, остатки срезанных стеблей стоят высоким неровным ершом, словно длинные копья где-то вдали, у горизонта, идущего невидимого войска.
В доме, хотя и топлено, чувствуется тяжёлая на вздох нежилая стылость.
В избе всё так же просто, как и у Анны. Только потолок, до которого можно достать рукой, из светло-коричневых щелистых брёвен. Русская