Жизнь Матвея Кожемякина. Максим ГорькийЧитать онлайн книгу.
rel="nofollow" href="#n_5" type="note">[5], пили водку и разноцветные наливки.
Матвей сидел обок с мачехой, заглядывая в глаза её, полно налитые слезами и напоминавшие ему фиалки и весенние голубые колокольчики, окроплённые росой. Она дичилась его, прикрывала глаза опухшими ресницами и отодвигалась. Видя, что она боится чего-то, он тихонько шепнул ей:
– Отец-то добрый…
Она вздохнула.
Пока за столом сидели поп и дьякон, все ели и пили молча, только Пушкарь неугомонно рассказывал что-то о военном попе.
– Хоть я, говорит, человек безоружный, но за уши вас оттаскать могу! Да и цап его за ухо, юнкера-то!
Поп звонко хохотал, вскидывая голову, как туго взнузданная лошадь; длинные волосы падали ему на угреватые щёки, он откидывал их за уши, тяжко отдувался и вдруг, прервав смех, смотрел на людей, строго хмурясь, и громко говорил что-нибудь от писания. Вскоре он ушёл, покачиваясь, махая рукою во все стороны, сопровождаемый старым дьяконом, и тотчас же высокая старуха встала, поправляя на голове тёмный платок, и начала говорить громко и внушительно:
– Не дело, боярин Савёл Иваныч, что обряда ты ни в чём соблюдать не хочешь, и тебе, Палагея, знать бы – не дело делаешь! В дом ты пришла – заздравной чары гостям не налила…
Отец чмокнул губой и громко проговорил:
– Налей сама да и вылакай, – ведьма!
– Брось, матушка! – сказал Яков, махнув рукой, и стал насыпать ложкой в стакан водки сахарный песок.
Баба, похожая на гирю, засмеялась, говоря:
– Какие уж порядки да обряды – цветок-от в курнике воткнут был совсем зря: всем ведомо, что невеста-то не девушка! Сорван уж давно цветочек-от!
Мачеха, наклоня голову, быстро перекрестилась; наклонив голову, Матвей услыхал её шёпот:
– Богородица… благословенная…
Отец встал и рявкнул на баб:
– Цыц!
Словно переломившись в пояснице, старуха села, а он широко повёл рукой над столом, говоря спокойно и густо:
– Вас позвали не уставы уставлять, а вот – ешьте да пейте, что бог послал!
– А я не хочу есть! – заявил Яков, громко икнув и навалившись грудью на стол.
– Ну, пей!
– А я и пить не хочу! Вино твоё вовсе не скусно.
– То-то ты сахару в него навалил!
– А тебе жаль?
Чернобородый мужик ударил ладонью по столу и торжествующе спросил:
– Ж-жаль?
– Ну, сиди! – сказал отец, отмахнувшись от него рукою.
Все кричали: Пушкарь спорил с дьячком, Марков – с бабами, а Яков куражился, разбивал ложки ударом ладони, согнул зачем-то оловянное блюдо и всё гудел:
– И сидеть не хочу! Я – гость! Ты думаешь, коли ты городской, так это тебе и честь?
Отец презрительно чмокнул и сказал:
– Эка свинья!
– Кто? – спросил Яков, мигая тупыми глазами.
– Ты!
Чернобородый мужик подумал, поглядел на хозяина и поднялся, опираясь руками о стол.
– Матушка! Марья! – плачевно крикнул он. – Айдате отсюда!
Вскочила молодая, заплакала.
– Дяденька Яков! Баушка Авдотья, тётенька…
– Молчи! – сурово сказал