Три дня. Максим ГорькийЧитать онлайн книгу.
так, – согласился Николай, вздохнув.
– Ну, иногда надобно сказать что-нибудь другое, как-нибудь иначе. Например: «Добрый день!» И спросить: «Как здоровье?»
Говоря, барин заставлял циркуль ходить по бумаге, а Николай слушал и рассматривал человека, всегда внушавшего ему стеснительное чувство, связывавшее язык и мысли. Лицо барина напоминало китайца с вывески чайного магазина: такое же узкоглазое, круглое, безбородое, усы вниз, такие же две глубокие морщины от ноздрей к углам губ и широкий нос. Стёкла очков то увеличивали, то уменьшали его серенькие глаза, и казалось, что они расплываются по лицу.
– Ну, как живёте?
– Ничего-с.
Барин собрал нос в комочек.
– Вот опять слово-ер…
– Привычка, – виновато сказал Николай.
– Дурная!
Глядя в лицо парня усталым взглядом глаз, Будилов загудел скучноватым баском:
– Дурная-с! Это прилично лакею. Вы же не лакей, а крестьянин. Да. Если лакей не скажет слово-ер – ему не дадут на чай.
Сдвинув шляпу на затылок, обнажив голый череп, сунул руки в карманы и, рассматривая белые башмаки свои, продолжал:
– Ведь вы же не говорите Покровскому слово-ер?
Николай, почтительно улыбаясь, ответил:
– Господин Покровский учитель, он живёт за наш, крестьянский счёт, значит – человек служащий, а вы – другое дело-с, как же…
Барин распустил нос по лицу, сожалительно чмокая.
– Ай-яй! Ну, какое же, батенька, другое дело! Это же всё равно! Я же вам объяснял: учитель – учит, я строю церкви, вы мелете муку, мы же все делаем дело, необходимое людям, и все мы равно заслуживаем уважения, это же надо понять! Надо уважать всякий труд, это и сделает всех культурными людьми, да, а культурному человеку нельзя говорить слово-ер.
– Я – забыл, – сказал Николай, покраснев и опуская голову под укоризненным взглядом.
– Хотите чаю? – спросил Яков Ильич, сняв и протирая очки.
– Покорно благодарю, не хочется.
– Ну как же не хочется? Потом я покажу вам новый улей.
За стёклами террасы бесшумно мелькала тёмная фигура, доносился тихий звон чайных ложек. Речь хозяина, гудение пчёл, щебетанье птиц – всё точно плавилось в жарком воздухе, сливаясь в однообразный гул и внушая Назарову уныние.
– Что, с отцом – говорили?
Николай приподнял плечи, вертя картуз в руках.
– Нет, не говорил с той поры. Ничего не выйдет, окромя ссоры. Очень уж он привержен к мельнице: «дед был мельником, и я, и тебе это дано…»
– Глупо!
– Именно что глупо! Нет, уж, видно, надо подождать, когда помрёт он.
Яков Ильич кашлянул или усмехнулся и, сняв шляпу, помахал ею в лицо себе.
– М-да – ждать? – протянул он, сморщив нос. – Не очень это удобно мне – ждать…
– Здоровье у него всё слабеет…
– Ну, это, знаете…
– Яша, чай пить, – крикнули с террасы.
Будилов встал на ноги, сухой, тонкий, белый и весь в новом.
«Словно