В людях. Максим ГорькийЧитать онлайн книгу.

      Сестра кричала вослед бабушке:

      – Ноги оботри, деревня еловая, на болоте строена!

      Хозяин встречал бабушку весело:

      – А, премудрая Акулина, как живешь? Старичок Каширин дышит?

      Бабушка улыбалась ему своей улыбкой из души.

      – Все гнешься, работаешь?

      – Все работаю! Как арестант.

      С ним бабушка говорила ласково и хорошо, но – как старшая. Иногда он вспоминал мою мать:

      – Да-а, Варвара Васильевна… Какая женщина была – богатырь, а?

      Жена его обращалась к бабушке и вставляла слово:

      – Помните, я ей тальму подарила, черную, шелковую, со стеклярусом?

      – Как же…

      – Совсем еще хорошая тальма была…

      – Да-да, – бормотал хозяин, – тальма, пальма, а жизнь – шельма!

      – Что это ты говоришь? – подозрительно спрашивала его жена.

      – Я? Так себе… Дни веселые проходят, люди хорошие проходят…

      – Не понимаю я, к чему это у тебя? – беспокоилась хозяйка.

      Потом бабушку уводят смотреть новорожденного, я собираю со стола грязную чайную посуду, а хозяин говорит мне негромко и задумчиво:

      – Хороша старуха, бабушка твоя…

      Я глубоко благодарен ему за эти слова, а оставшись глаз на глаз с бабушкой, говорю ей, с болью в душе:

      – Зачем ты ходишь сюда, зачем? Ведь ты видишь, какие они…

      – Эх, Олеша, я все вижу, – отвечает она, глядя на меня с доброй усмешкой на чудесном лице, и мне становится совестно: ну, разумеется, она все видит, все знает, знает и то, что живет в моей душе этой минутою.

      Осторожно оглянувшись, не идет ли кто, она обнимает меня, задушевно говоря:

      – Не пришла бы я сюда, кабы не ты здесь, – зачем они мне? Да дедушка захворал, провозилась я с ним, не работала, денег нету у меня… А сын, Михайла, Сашу прогнал, поить-кормить надо его. Они обещали за тебя шесть рублей в год давать, вот я и думаю – не дадут ли хоть целковый? Ты ведь около полугода прожил уж… – И шепчет на ухо мне: – Они велели пожурить тебя, поругать, не слушаешься никого, говорят. Уж ты бы, голуба́ душа, пожил у них, потерпел годочка два, пока окрепнешь! Потерпи, а?

      Я обещал терпеть. Это очень трудно. Меня давит эта жизнь, нищая, скучная, вся в суете, ради еды, и я живу, как во сне.

      Иногда мне думается: надо убежать! Но стоит окаянная зима, по ночам воют вьюги, на чердаке возится ветер, трещат стропила, сжатые морозом, – куда убежишь?