Шкатулка княгини Вадбольской. Книга первая: ВЫБОР КНЯЗЯ ПЕТРА. Галина Тер-МикаэлянЧитать онлайн книгу.
разумеется, граф мыслей своих ничем не выдал и, холодно глядя на смущенного юношу, сказал:
– Полагаю, молодой человек, вы проявите усердие на службе в Коллегии и добросовестно отнесетесь к своим обязанностям. Хочу предупредить, что у нас предъявляются определенные требования к поведению служащих. Разумеется, я не требую, чтобы вы отказались от свойственных вашему возрасту развлечений, кхе-кхе. Я принимаю по пятницам, кхе-кхе, – и, откашлявшись, он добавил уже светским тоном: – Надеюсь, князь, иметь удовольствие… кхе-кхе.
Сам граф Никита Иванович Панин дома у себя почти не бывал, избегая места, где было похоронено столько надежд, – чуть больше года назад его невеста Анна Шереметева в самый канун их свадьбы умерла от черной оспы. Тем не менее, в приемные дни в салоне его собирался почти весь светский Петербург. Вадбольский был представлен сестре Панина княгине Александре Ивановне Куракиной, во время приемов обычно бравшей на себя роль хозяйки дома, и княжне Екатерине Трубецкой, которой через месяц предстояло стать женой графа Строганова. Трубецкая сказала князю несколько вежливых слов, но он их почти не расслышал – ослепительная красота княжны болезненно напомнила мнительному юноше о собственной некрасивости. Княгиня Александра Ивановна, заметив его замешательство, со свойственным ей тактом немедленно поручила юного провинциала попечению своих старших внуков, Юрия Нелединского-Мелецкого и Александра Лобанова-Ростовского.
Молодые люди были примерно одного возраста с Петром и поручение бабушки выполнили добросовестно. В компании их друзей молодого провинциального князя приняли дружелюбно, однако сам он с трудом сходился с людьми и долго ни с кем не сближался, пока во время обеда в английском ресторане ему не представили Захара Новосильцева, которого все приятели и родные звали Захари.
Петр и сам не мог бы объяснить, почему Захари сразу пришелся ему по сердцу, но он чувствовал себя с ним легко, и к осени дружба молодых людей окрепла к вящему неудовольствию старого Евсеича.
– Вот ей богу, Петр Сергеевич, не нравится мне этот ферфлюхтер ваш, ой, не нравится! – ворчал старик.
– Не твоего ума дело, – сурово обрывал его Петр – и с какой стати господин Новосильцев стал у тебя ферфлюхтером? Он исконный русский дворянин.
– Ферфлюхтер и есть, потому, что языком любит молотить, как гунсвот, – стоял на своем Евсеич, набравшийся за время прусской войны немецких слов, значений которых не всегда понимал, – он у Валтера и Рубло когда-нибудь по счетам платит? Али вы его завсегда угощаете?
Отказать старику в правоте было трудно – в знаменитых английских трактирах Валтера на Крюковом канале и Рубло на Галерной Набережной, которую спустя несколько лет стали называть Аглинской, а потом и Английской, во время совместных трапез Захари Новосильцев счета никогда не оплачивал, предоставляя это князю. Тот, собственно, тоже ничего