Из литературы испанского Ренессанса. Владимир ШулятиковЧитать онлайн книгу.
ние, какое выпало, например, на долю английской драмы Ренессанса[6]. Испанская драма, по их определению, слишком национальна; испанские драматурги заражены «кастильским»[7] духом, вращаются в кругу узкокастильских моральных понятий и свойственного кастильцам католического фанатизма. Поэтому размах их художественной мысли ограничен.
Ссылаться в данном случае на «национальность» – значит не объяснять сущности дела. В узости миросозерцания испанских драматургов повинна не «национальность», a исторические условия. Инспанская драма расцвела после того, как сама Испания бесповоротно вступила на путь политико-экономического регресса. Миросозерцание испанских драматургов сложилось под диктовку застывавших форм общественной жизни, «упадочных» тенденций эпохи.
И непримиримый католический фанатизм, и культ «кастильского духа» суть лишь частичные показатели поворота «назад», к «феодальным» временам, к традициям «средневековья». Во власть же подобных «феодальных» переживаний отдало испанских писателей позднего литературного Ренессанса сознание трагизма «эмпирической»[8] действительности.
«Que es la vida? un frenesi. Que es la vida? una ilusion![9] – так формулировал в знаменитой драме «La vida es sueno»[10] Кальдерон отношение испанской интеллигенции своего времени к процессу текущей жизни. Реальная жизнь имеет иллюзорную ценность: она есть мечта и сон; она – игралище слепого случая, беспрестанная смена иррациональных сцеплений.
Пессимистическая формула резюмирует наблюдение над «хаосом» действительности. В пределах их исторического кругозора для испанских интеллигентов, действительно, не намечалось никаких элементов, которые хоть сколько-нибудь могли внушить доверие к реальной жизни, свидетельствовать о планомерном течении событий, открывать светлые перспективы дали будущего.
«О, Вавилон мира! Благословенна будь судьба, давшая мне созерцать тебя издали со слезами. О, святое уединение, я люблю тебя, благоговею к тебе, ибо, обретаясь на лоне твоем, могу со стороны смотреть на бедствия, исходящие из очагов лжи и обмана. Сколько предателей, прикрывающихся маской доброжелателей! Сколько Александров Великих, лишенных добродетели! Сколько Уллисов и сирен! Сколько ничтожных людей, живущих под сенью людей добродетельных, сколько ханжей, похищающих честь, славу, деньги! Сколько благоразумных мужей, обремененных долгами! Сколько благородных женщин, окруженных толпами мнимых родственников! Сколько Лукреций, униженных произволом непобедимого металла!»[11]
Такими штрихами обрисовал «хаос» современной ему действительности другой испанский драматург.
Очаг «хаоса», «Вавилон мира» – это столица ех-»мировой» державы. Приведенный отрывок звучит, как резкая филиппика[12] против городской цивилизации. Но видеть в нем лишь подобного рода филиппику было бы ошибочно. Поэзия испанского Ренессанса – дитя крупных торгово-промышленных центров. Поле наблюдений над действительностью для представителей названного Ренессанса определялось тем, что последние могли встречаться на лоне городской жизни. И филиппики их, поэтому, имеют более общее значение.
Их критика «реальной жизни» не глубока – как видно, например, из приведенной цитаты. Последовательного объяснения «хаосу», виденного ими, они не дают. Хаосу общественной жизни соответствуют и формы хаотического познания и мышления.
Но если их общие концепции «действительности» так мало удовлетворительны, благодаря своей «отвлеченности», это не мешает представителям испанского Ренессанса входить в более основательную, более детальную оценку некоторых социальных явлений, в которых они непосредственно заинтересованы.
Драматурги классического периода испанского театра – яркие выразители стремлений и настроений одной общественной группы, сформированной экономическими передвижениями эпохи Ренессанса.
«Я не ожидаю себе кораблей, приходящих с богатством из Америки; нет у меня ни былинки в поле; не разрыхлил я земли плугом, покрываясь потом; не получаю я никаких доходов от вассала» – этими словами автор вышеприведенного отрывка характеризует себя, как пролетаризированного интеллигента.
Из биографии Лопе де Вега, – мы говорили о нем[13], – известно, что он принадлежал к категории поддерживающих свое существование посредством, так называемых, «private Dienstleistungen»[14]. Ему приходилось занимать место частного секретаря высокопоставленных особ. В канцеляриях и салонах его патронов разыгрывались характерные эпизоды его жизни. В своих письмах к друзьям он горько жалуется на постоянные унижения, которыми сопровождались его служебные занятия. Даже в области своих сердечных привязанностей он принужден был подчиняться капризу своего «начальства». Правда, среди его мелких стихотворений мы встречаем немало од в честь временщиков и грандов. Ho, пo собственному признанию поэта, он писал часто не то, что чувствовал.
Одним словом, он был одним из числа «бедных мудрецов»,
Английская драма Ренессанса – Елизаветинская драма. В истории английской драмы этот период начинается с 80–90-х гг. XVI в. и заканчивается в 20-х гг. XVII в.
Елизаветинская драма связана с именем Уильяма Шекспира (1564–1616 гг.), который создавал свои произведения в окружении других выдающихся драматургов: Бэна-Джонсона (1574–1637 гг.), Джона Форда (1586–1649 гг.), Мессанджера (1584–1641 гг.).
Предшественниками Шекспира являются придворный драматург Джон Лилли (1554–1600 гг.), Томас Кид (около 1558-около 1594 гг.), актер и писатель Кристофер Марло (1564–1593 гг.), драматург и выдающийся новеллист Роберт Грин (1560–1592 гг.).
Эпоха Шекспира – одна из эпох высшего подъема драматического творчества. Елизаветинский театр не только в общекультурном смысле, но и по своим политическим тенденциям был глубоко враждебен пуританству. Елизаветинская драма была создана литературной богемой. Эта богема была в значительной части аристократической, состояла из обедневших дворян, вынужденных искать заработка, а также из примыкавших к ним представителей других классов, в особенности из разоренных ремесленно-цеховых групп. И тем не менее, незыблемость общественной иерархии остается социальной философией елизаветинской драмы. Существующие формы подчинения низшего высшему возводятся в закон природы и божественную заповедь.
По своей художественной структуре елизаветинская драма – это, по преимуществу, народная драма, выросшая из таких элементов, как средневековые мистерии и моралитэ. Эти элементы оказались сильнее искусственно культивировавшихся античных (главным образом римских) образцов, по которым строилась академическо-придворная драма, также развивавшаяся в Англии, но не имевшая ни того значения, ни того успеха даже в придворных кругах, как драма народная.
Источником широко развивающейся в елизаветинский период романтической драмы (драмы с необычным сюжетом, пантомимой и побочными интригами), являются народные предания, поверия, исторические хроники. Источниками для драмы могут быть как английские хроники, так и античные авторы (в особенности Плутарх), а из новых произведений – итальянские новеллы. Античное и итальянское влияния были сильны и в языке елизаветинской драмы.
Кастилия – династическое объединение королевств Кастилии и Арагона в 1469 г., когда Фердинанд Арагонский женился на Изабелле I Кастильской, привело к формальному созданию Испании как единого государства в 1516 г.
Эмпирический – основанный на опыте, изучении фактов, опирающийся на непосредственное наблюдение, эксперимент.
«Что такое жизнь? – безумство. Что такое жизнь? – иллюзия». –
«
Цитата из стихотворения Лопе де Вега «Романс о столице».
Филиппика (греч.
Первые цитаты взяты нами из его «Романса о том, что такое столица», вторая – из одного сонета. –
«