Рембрандт должен умереть. Леонид БершидскийЧитать онлайн книгу.
К тому же итальянец! А все настоящие мастера в наше время имеют покровителей или заказчиков вне своей страны, и, что бы ни случилось здесь, в Голландии, такие связи не дадут художнику пропасть.
Но…
Ведь это не его картина!
Вот пообещал он Флинку указать на ошибки, но, если быть с собой честным, это ему самому надо бы теперь кое-что поправить в незаконченной «Буре». Флинк написал более совершенную картину Рембрандта, чем сам Рембрандт. Выходит, мастер ван Рейн – хороший учитель, но не великий живописец? Иначе его не вышло бы так легко сымитировать, даже постигнув все технические секреты, которые он передал ученикам. Потому, собственно, и передал – опять-таки, если быть до конца честным, – что не опасался соперничества с их стороны. Был излишне самоуверен.
Хотя своего-то первого учителя, Якоба Сваненбюрха, Рембрандт перещеголял играючи, еще подростком. Сваненбюрх был одержим мыслями об аде, даже когда-то имел из-за своих адских сцен неприятности с инквизицией в Италии. Но славы из этих неприятностей не выросло. Рембрандт втайне посмеивался над Якобом.
Вот второй учитель, Питер Ластман, был настоящий мастер, хоть и слишком зависимый от итальянского канона. Когда он умер весной этого года, ученики непритворно плакали на похоронах. Рембрандт не может с уверенностью сказать, что превзошел и его, – но Ластман был одним из самых уважаемых живописцев в Голландии.
И вот этот мальчишка, Флинк, так легко бьет учителя его же собственным оружием!
Все-таки с портретной каторгой пора заканчивать и всерьез браться за работу. Он обленился с Саскией, погнался за деньгами, растерял навык. Надо наверстывать упущенное, а то скоро не только Флинк, но и тихоня Бол станет смеяться над ним, как он когда-то над Сваненбюрхом.
– Саске? – зовет Рембрандт тихонько.
– Мм, – сонно отзывается она. Саскию не мучат мысли о слишком ретивых подмастерьях.
– Что ты думаешь про Флинка?
– Он милый, – отвечает Саския, прижимаясь к мужу.
– Он сегодня преподал мне урок.
– Расскажи мне утром, у меня слипаются глаза, – просит Саския. Скоро Рембрандт слышит ее мерное дыхание. Да, утром надо будет решить, что делать с Флинком.
8. Парень с первой полосы
Нью-Йорк, 2012
Домофон вновь оживает через час после неудачной попытки Штарка пообщаться с дочерью. На вопрос Макса, кого это несет в такую рань, снизу интеллигентно, хоть и с акцентом, отвечают: «Я к мистеру Штарку». Видимо, знают, что, раз засветил номер, никуда уже не побежит. А от галериста Финкельштейна неприятностей не ожидают. Макс вопросительно смотрит на Ивана; тот кивает: мол, открывай, все нормально. Что за ним придут, ночью уже обсудили.
Иван с Максом обнимаются, Штарк влезает в пальто, поднимает вещи.
– Ну, ты не пропадай, – напутствует друга Финкельштейн. – Найдешь картины, позвони: такая история здесь – валюта, меня с ней весь Нью-Йорк будет ждать в гости.
Штарку не до дружеских насмешек. Он предвидит