Хроники разрушенного берега (сборник). Михаил КречмарЧитать онлайн книгу.
Это как ворона летит. А если так, как можно на двух ногах пройти, – то и все триста пятьдесят. Нет, точно не дойду. Но есть выход. Забиться в эту поварню, которую я обнаружил, и жить там до весны. Весной реки растают – сгородить плот и сплавиться докуда можно.
Сразу другая проблема: а что жрать?
Когда мы летели, я видел много заячьих стёжек, куропатки взлетали. Лоси были километрах в двадцати, возле этой поварни, но без оружия для меня лось недоступен. Куропаток и зайцев ловят петлями, но из чего делать эти петли? Да и много ли здесь этих зайцев и куропаток? Подумал о них – и сразу есть захотелось.
Бурзайкин принялся разбирать останки сгоревшего самолёта. Он рассчитывал найти хоть какие-нибудь инструменты, проволоку и нечто похожее на оружие. Ему удалось обнаружить лопату (со сгоревшим черенком), пожарный топорик с железной ручкой из приваренной трубы, пассатижи, несколько отвёрток и напильников в ящичке для инструментов, где хранил их бортмеханик, две обгорелые кружки, ведро и рулон мягкой тонкой стальной проволоки – несколько десятков метров.
Это было настоящее сокровище!
Самым неприятным было соседство сгоревших людей.
– Когда человек сгорает – он весь чёрный становится, только зубы – белые-белые, прямо так на углях и сверкают. Я их всех обошёл, думал – может, чудом командирский пистолет уцелел. Куда там – он заряжен был, патроны в ручке взорвались, весь разворотили. Я пока в самолёте лазал, всё страшно было. Я ведь понимаю, что они мёртвые, но как ни шевельнись – кажется, что они поворачиваются и на тебя смотрят. Особенно Алексеич – он в хвосте сидел, как и я, обгорел меньше всех, и лицо у него чёрное, а глаза – красные. Веки только сгорели, и он этими глазами в небо смотрит. А глаза – огромные, с кулак, сидят во впадинах. Никогда не думал, что у человека такие большие глаза, по правде-то…
Уже после полудня Бурзайкин начал спускаться вниз, в долину Чистагая. Проволоку и инструменты он уложил в ведро, завернув в кусок брезента, который выпал из разваливающегося самолёта до того, как тот загорелся.
Меховые штаны он снял и присовокупил к тому же небольшому вьючку.
С каждым шагом Бурзайкин проваливался в снег. Тогда ему пришла в голову мысль идти не самым дном долины, а держась склонов: там поверхность снега была более удутой и местами держала человека так, что можно было по ней идти, практически не оставляя следов. Но там, где наст переставал держать, Бурзайкин проваливался практически по пояс. Ему даже не хотелось думать о том, какой здесь может быть глубина снега. Хуже всего было то, что он постепенно выбивался из сил. Жутко хотелось есть. Однако никакой доступной пищи в ближайшем будущем не предвиделось.
Уходя вниз, Бурзайкин понемногу терял из виду склон с разбившимся на нём самолётом. И вот что странно: ведь самолёт (а точнее, пепельное пятно с обгорелыми чёрными трупами-головешками) олицетворял вроде самое страшное, что только случалось в бурзайкинской жизни, а исчез он за поворотом склона – и как будто