Дело Матюшина. Олег ПавловЧитать онлайн книгу.
что было перед глазами. Все, кто дежурил, сбежались хватать его, дошло и до военкома. Тот, успокоив, завел Матюшина в свой кабинет. Военком знал, чей он сын, знал о гибели отдавшего интернациональный долг брата – но если бы он знал, каким решением угодит, а каким не угодит Григорию Ильичу… Так что пришлось, наверное, гадать.
– И правда, такой богатырь и пригодиться не может? Направим его в артиллерию, зачем там тонкий слух? – бодрился он. – Семья-то геройская, гвардейская, можно сказать, династия, а мы парню дорогу перешибаем. Я улажу, улажу… Сиди дома и жди повестки.
Думая, что отец ничего не узнает, он решил дома обо всем молчать. Все те дни жил он с легкостью нетерпения, даже спешки, дожидаясь повестки, но прячась от отца. Как-то Григорий Ильич пришел – усталый, молчаливый – и, не переодеваясь еще, только разувшись, вдруг позвал к себе.
– Я слышал, ты там у военкома… В армию хочешь? Куда подальше? Ну и дурак.
У Матюшина оборвалось сердце.
– Слышала, мать? – пропел отец ласковым, полным безразличия голосом. – Дождались, нашего-то в армию забирают, признали годным, повестка ему пришла! – И он вынул из кармана своего мундира повестку, припечатав к столу: – Получай…
В оставшуюся неделю Матюшин уволился с опостылевшей работы, ничего не делал. Мать не находила себе места. Александра Яковлевна понимала, чье слово решило все, но Григорий Ильич своих решений не менял. И на слёзы и на крики он отвечал гробовым молчанием – и безмолвствовал до последнего дня. Тогда лишь позвал к себе сына, вспомнил с ним о своей молодости, как сам ходил в солдатах, расчувствовался и отдал на память о себе прямо с руки часы, с которыми десяток лет не расставался – те, позолоченные, что купил когда-то в Москве, одни для себя, а другие для Якова, вместе с ним и пропавшие. Оставшись без них, он поскучнел, а утром Матюшин не нашел часов, но не стал ничего говорить: было жалко отца.
Григорий Ильич утром остался дома, чтобы проводить сына на призывной пункт. Они не поехали, а пошли. Отец был одет в гражданское: серый, мягкотелый в плаще, сам себя не узнавал, робел. Отправка была такой ранней, что шли они одни по вымершему пустому городу в нежно-сумеречную глубь улочек. Александра Яковлевна хлопотала о своем, в который раз вспоминая, все ли положила в вещмешок, когда собирала сына. Шепнула:
– Слышь, Васенька, отец даст тебе от нас двадцать рублей. Подойдешь к нему, проститесь уж по-хорошему.
У военкомата толпились пьяные пареньки, громыхала музыка, все прощались. Григорий Ильич прогуливался в сторонке, сам по себе, с кем-то даже заводя разговор из провожающих, и ждал. Александра Яковлевна обняла сына, слегла головкой на его плечо – и не отпускала. Так они и стояли, пока радушный, что баба, прапорщик не пригласил начинать посадку в автобус. Все тут сбились кучками, точно сугробики выросли из людей, и заплакали все матери… Отец в последнюю минуту поспешно обнял его, дал неловко себя поцеловать, стыдясь, втиснул деньги, сказал:
– Служи,