Суемудрие «Дня». Максим АнтоновичЧитать онлайн книгу.
Хомяков, сильно превозносили еще старину византийскую и не за какие-нибудь ее действительные и существенные качества, а за тот случайный факт, что древняя Русь, заимствовала из Византии свое православие, которое славянофилы тоже глубоко уважают единственно за то, что оно древне, существует издавна и несколько тысячелетий сохраняется без изменений и без движения. То время, когда Византия, по общему и совершенно справедливому представлению, гнила и продуктами своего разложения заражала все соприкасавшееся с нею, Хомяков считает блестящим и плодотворнейшим периодом в истории; схоластические споры того времени кажутся ему выражением высшей мудрости и истинною философией. По его словам, «защитники икон защищали в них право человеческой свободы (?); они победили, и их победа спасла веру в живую мысль». Совершенно нельзя разобрать, что хотел Хомяков сказать этими словами; вероятно, он и сам не понимал, как эта победа защитников икон поддержала веру в живую мысль.
Как сильно у славянофилов пристрастие к старине русской и византийской, так же ожесточенна их вражда к Западу, имеющая чисто фанатический характер, потому что она возбуждается религиозными интересами. Славянофилы ненавидят Запад потому, почему древняя Русь ненавидела и считала нехристями, басурманами всех неправославных, именно потому, что Запад придерживается католичества и протестантства. В своих сочинениях, желая уязвить Запад, славянофилы ничего не могут сказать, кроме того, что он неправославен, исповедует неправую веру. Запад гниет, потому что он отделился от православия; Запад обезумел, потому что он обратился к неправой вере; западная философия пала, потому что она основана на протестантстве, выродившемся из католичества; – эти мысли составляют постоянный мотив в славянофильских сочинениях. «Жаль, очень жаль, – говорил Киреевский, – что западное безумие стеснило теперь и нашу мысль, именно теперь, когда, кажется, настоящая пора для России сказать свое слово в философии, показать им, еретикам, что истина науки только в истине православия». – «Западная Европа, – говорил Хомяков, – развивалась не под влиянием христианства, но под влиянием латинства, односторонне понятого христианства». – «Односторонность латинства вызвала противодействие, и наступил период протестантства, тоже одностороннего». – «Гегель пал, и – нет более философии на Западе. Гегелизм в своем падении показал всю глубину духовной бездны, над которой уже давно, сама того не замечая, стояла философствующая Германия». – «Англия еще крепка; не верится, чтобы она могла погибнуть; а гибель неизбежна, разве примет она новое духовное начало (т. е. православие), которое притупило бы острие протестантского топора (?); но будет ли это?» – «Очевидно, – говорит тот же Хомяков, – то основание, на котором воздвигнется прочное здание русского просвещения, – это вера, вера православная, которой, слава богу, и по особенному чувству правды (?) никто еще не называл религией (ибо религия может соединять людей, но только