Речь на Международном литературном конгрессе 5/17 июня 1878 г.. Иван ТургеневЧитать онлайн книгу.

      Je prends trois dates eloignees chacune d'un intervalle de cent ans.

      Il y a deux cents ans, en 1678, nous n'avions pas encore de litterature nationale. Nos livres etaient ecrits en vieux slavon, et la Russie pouvait compter a bon droit parmi les nations a demi barbares, tenant autant a l'Europe qu'a l'Asie. Peu de temps avant cette annee, le tsar Alexis, deja touche par le souffle de la civilisation, avait fait construire au Kremlin de Moscou un theátre, sur lequel se donnerent des drames spirituels dans le genre des mysteres, ainsi qu'un opera venu d'Italie: Orphee. – Ce theâtre, il est vrai, fut ferme apres sa mort; mais une des premieres pieces qui servirent a l'inauguration de la scene restauree fut le Medecin malgre lui, de votre Moliere, dont la traduction passe pour étre l'oeuvre de la grande-duchesse Sophie, fille du tsar Alexis et regente de Russie pendant la minorite de son jeune frere, devenu par la suite Pierre le Grand. Sans doute, les spectateurs d'alors ne virent qu'un amuseur dans l'auteur du Misanthrope; mais nous, nous sommes heureux de rencontrer ce grand nom des l'aube de notre civilisation naissante.

      Cent ans plus tard, quand cette litterature s'essayait a vivre, en 1778, l'auteur de nos premieres comedies vraiment originales, von Vizine, assistait, a Paris, au triomphe de Voltaire a la Comedie-Française, et il le decrivait dans une lettre publique et tres repandue oû perçait l'admiration la plus enthousiaste pour le patriarche de Ferney, maНtre et modele alors de notre litterature, comme de toutes les litteratures europeennes.

      Cent annees se sont ecoulees encore et a Moliere avait succede Voltaire; a Voltaire a succede Victor Hugo. Les lettres russes existent enfin; elles ont pris droit de cite en Europe. Nous pouvons rappeler devant vous, non sans orgueil, des noms qui ne vous sont plus inconnus, ceux des poetes Pouchkine, Lermontoff et Kryloff; ceux des prosateurs Karamzine et Gogol; et vous avez bien voulu convoquer plusieurs ecrivains russes a cooperer au congres international de la litterature. Il y a deux siecles, sans trop vous comprendre, nous allions deja vers vous, il y a un siecle, nous etions vos disciples; aujourd'hui vous nous acceptez pour collegues, et il se produit ce fait singulier et nouveau dans les annales de la Russie, qu'un simple et modeste ecrivain, qui n'est ni diplomate ni militaire, qui n'a aucun rang dans letchinn, cette sorte de hierarchie sociale, a l'honneur de parler devant vous, au nom de son pays, de saluer Paris et la France, ces promoteurs des grandes pensees et des aspirations genereuses.

      Перевод

      Милостивые государи,

      Выступая здесь от лица моих соотечественников, русских делегатов, спешу вас успокоить обещанием, что речь моя будет короткою. Я ограничусь несколькими сопоставлениями, доказывающими постоянно существовавшую связь между нашими двумя народами и то большое влияние, которое французский гений оказывал во все времена на Россию.

      Я беру три эпохи, отстоящие одна от другой на сто лет.

      Два столетия тому назад, в 1678 г., у нас не было еще своей литературы. Наши книги писались на старославянском языке, и Россия с полным основанием считалась страной полуварварской, относящейся столько же к Европе, сколько и к Азии. Несколько ранее этого года царь Алексей, уже тронутый дуновением цивилизации, построил в московском Кремле театр, на котором давались духовные драмы вроде мистерий, а также «Орфей» – опера итальянского происхождения.[1] Этот театр, правда, был закрыт после смерти царя Алексея; но одною из первых пьес, поставленных при его возобновлении, был «Лекарь поневоле» вашего Мольера, переводчицей которого считается царевна Софья, дочь царя Алексея,[2] бывшая правительницей русского государства во время малолетства своего меньшого брата, ставшего впоследствии Петром Великим. Без сомнения, тогдашние зрители считали автора «Мизантропа» только забавником; но мы счастливы, встречая это великое имя уже на заре нашей нарождающейся цивилизации.

      Сто лет спустя, когда наша литература становится уже жизнеспособной, в 1778 г., автор наших первых действительно самостоятельных комедий, Фонвизин, присутствовал при торжестве Вольтера в театре Французской комедии и описал его в опубликованном и весьма распространенном письме,[3] где проглядывало самое восторженное восхищение перед фернейским патриархом, учителем и образцом нашей тогдашней литературы, как, впрочем, и всех европейских литератур.

      Миновало еще столетие. За Мольером последовал у вас Вольтер, за Вольтером – Виктор Гюго. Русская литература наконец существует; она приобрела права гражданства в Европе. Мы можем не без гордости назвать здесь не безызвестные вам имена наших поэтов Пушкина, Лермонтова, Крылова, имена прозаиков Карамзина и Гоголя. И вы сами призвали нескольких русских писателей к участию и сотрудничеству в международном литературном конгрессе. Двести лет тому назад, еще не очень понимая вас, мы уже тянулись к вам; сто лет назад мы были вашими учениками; теперь вы нас принимаете как своих товарищей и происходит факт необыкновенный и новый в летописях России, – скромный простой писатель, не дипломат и не военный, не имеющий никакого чина по нашей табели о рангах, этой своего рода общественной иерархии, имеет честь говорить перед вами от лица своей страны и приветствовать Париж и Францию, этих зачинателей великих идей и благородных стремлений.

      Примечания

      Печатается по тексту первой публикации: «Le Temps», 1878, 19 Juin[4].

      Русский текст публикуется (в разделе «Варианты», стр. 265) впервые – по черновому автографу, хранящемуся в Bibl Nat, Slave 78; фотокопия – ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 240.

      В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 220–223.