Ваша жизнь больше не прекрасна. Николай КрыщукЧитать онлайн книгу.
в этой обстановке, благодаря раннему загару и выцветшим волосам, казалась мне африканской птичкой, запущенной на север для экзотики и радости сердца. В общем языке у нас с ней появились свои словечки и знаки, но при этом мы продолжали чувствовать себя в стае птиц, которая летела, само собой разумеется, на юг.
Ночи наши, по градации популярного тогда анекдота, были испанскими, а утра – французскими. Однажды, готовясь к ремонту и отрезая себе пути к отступлению, мы забросали стены перезрелой хурмой, чтобы отвлечь мух, которые мешали заниматься любовью (прием был заимствован у Мериме), а утром продолжали разговаривать с той же ненасытностью. Жизнь коротка и внезапна, наши тайны и истории торопились слиться, чтобы после смерти одного продолжать жить в другом.
В одно из таких утр я рассказал о Нине.
Лера не интересовалась подробностями (их, боюсь, было и так слишком много), водила пальцем по моей груди, как всегда вырисовывая на ней только ей ведомые узоры, потом мы заговорили о другом, услышали, что проснулись дети. Я тогда, помню, то ли пожалел, что Лера не захотела разделить со мной моего волнения, то ли был доволен, что удачно его скрыл.
Дни понеслись и дальше, без запинки, ночь сменялась утром, дети перестали соперничать и занялись выработкой собственного нечеловеческого языка, на котором прилюдно обсуждали свои тайны. Тем не менее они с восторгом слушали сказки на человеческом языке, которые я рассказывал им на ночь, где они сами были персонажами, боролись с языческими и постиндустриальными чудовищами и, как полагается в сказке, побеждали.
Благодаря жене быт наш напоминал птичью стоянку и одновременно уютный дворец. Вещи жили в движении, но в нужный момент всегда оказывались кстати и на месте, сухая булка шла на панировку котлет, лоскут износившейся кофты натягивался на форточку – от комаров, а родительский патефон, подвергнутый санобработке, водружался на полку для раритетов рядом с сухими розами.
И вот однажды, наливая кофе, плывя в каких-то своих мыслях, а потому (что было уже ее ошибкой) в присутствии детей, Лера вдруг сказала:
– Хотела бы я посмотреть на твою Нину.
В ту же секунду я понял, что случилось непоправимое, хотя фраза осталась без ответа и дети как будто пропустили ее мимо ушей. Но нет, слова запомнились, они опустились в нашу беззаботную жизнь, как нелепый шлагбаум среди леса. Никому не известная Нина вышла из моих фантазий и невидимо поселилась с нами.
Жизнь всегда вытарчивает углами и норовит обидеть, а носится человек только с неизвестным. Туда, как в надежный банк, вкладывает он свои зависти и мечты, поэтизирует, страшится и боготворит, и лучше ему только там, где его никогда не было. На этом топливе и работают цивилизация и культура, будь то грезы о коммунизме, пальмы на этикетке портвейна или марш Мендельсона для рыцаря и Прекрасной Дамы.
Мечта и зависть имеют отношение к представлениям, а не к мыслям. Лера решила, что главная и лучшая моя жизнь случилась до знакомства с ней. Только в