Вторая попытка. Владимир ХачатуровЧитать онлайн книгу.
партию рабочих, свергнуть царизм и осчастливить весь трудовой народ лампочкой Ильича, эта ходячая идея, этот неудавшийся студент задался преглупой мыслишкой – выяснить, человек он или тварь дрожащая, и попытался разрешить этот гамлетовский вопрос с помощью тривиального убийства беззащитной старухи. По нем психушка плачет и не может утешиться, ибо он на свободе, а не в ее стенах, обитых периной, а мы, бедные девятиклассники, изучай историю его болезни, представленную припадочным беллетристом Достоевским в виде душемутительного романа с душеспасительным эпилогом. Мало того, еще и изощряйся в сочинительстве школьных сочинений на тему «Маленького человека» в этом эпикризе».
– Ты что, сначала беловик пишешь, а потом черновик? – прошептала наконец проверяющая.
– Угу, – подтвердил Брамфатуров. – Рад, что вы это заметили. Так интересней. Хоть что-то творческое в процессе… Как насчет проштемпелеванных листков для свободной темы? – И заметив колебания в глазах методистки, вдруг оживился: – O rose of May! O sweet Ophelia! I need some pepper not violets. Please, help me now and thou memory will always live in my heart[69]!
Офелии Суреновне очень хотелось показать этому выскочке кукиш, козу, язык, если только не что-нибудь более существенное, но она сдержалась.
– Ничего вы не получите! Не положено! – отчеканила она вполголоса. И нарвалась на лирическое признание:
– Дурное ты учтивым вы
Она, обмолвясь, заменила
И все безумства трынь-травы
В душе подростка возбудила.
Пред ней я мысленно стою,
Просить повторно нету силы;
И говорю ей: это мило!
И мыслю: как я вас люблю!
Офелии Суреновне стало дурно. Не до степени обморока, а до степени невозможности находиться долее в этом помещении. «Pardon moi»[70], пролепетала уполномоченная особа, пролетая мимо директрисы на крыльях легкого нервного припадка.
– Офик?[71] Что случилось? Ты куда? – вскочил со своего места товарищ Дарбинян.
У Арпик Никаноровны как бы сама собой, по собственному почину, приподнялась левая бровь: к французскому «мерси» вместо армянского «шноракалуцюн» все уже привыкли, но вот «пардон», да еще и «муа», были пока в диковинку.
– Брамфатуров! – строго воззвала директриса после того как второй проверяющий покинул кабинет русского языка и литературы вслед за первым. – Может, объяснишь, что происходит?
Брамфатуров нехотя оторвался от выцыганенных двойных листков с заветным штемпелем:
– Понятия не имею, Арпик Никаноровна. Но подозреваю, что приступ кислородного голодания. Все-таки тысяча метров над уровнем моря… Со всеми ереванцами время от времени такое случается. Со мной, например, каждые три-четыре часа. Правда, желудочного, а не кислородного…
– Понятно, – произнесла директриса многозначительно, после чего, упершись обеими руками в стол, приступила к процессу перехода от положения сидя к положению стоя, попутно давая ценные руководящие
О, роза мая! О, Офелия святая! Бумага мне нужна, а не фиалки. Помоги мне, и память о тебе жить будет вечно в моем сердце! (англ.). (Аллюзия из все того же «Гамлета». Акт IV, сцена 5).
Простите меня (фр.)
Так армяне кличут Офелий. Соответственно Джульетт называют Джуликами, Ромео – Ромиками, Гамлетов (Hamlet) – Гамиками (Hamik), но Лаэртов почему-то Лариками не именуют, равно как и Лиров Лириками. А так – полная шекспиризация армянского быта, как говорится, налицо.