«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIХ века. Татьяна ЛитвиноваЧитать онлайн книгу.

«гулять по Правде», «проезжать по Правде», «переезжать Правду», «вспоминать Правду»… Это слово настолько прочно запечатлелось в моем сознании, что и в научных занятиях без него стало трудно обходиться.

Но оставлю иронию в стороне. Прочитав название книги и эпиграфы к ней, читатели вполне резонно могут спросить: о чем идет речь? при чем тут Шекспир, «Русская правда», «Комсомольская правда» и как все это связано с «правдой помещичьей»? Эти предполагаемые вопросы подталкивают к тому, чтобы сделать некоторые пояснения относительно авторского замысла с надеждой несколько предвосхитить и другие вопросы, которые могут возникнуть у тех, кто решится прочитать этот текст.

Заголовок книги – «Помещичья правда» – не просто элемент интриги и попытка поймать читательское внимание. Это сознательное стремление пристальнее присмотреться к тому социальному слою, которому долгое время фактически было отказано в праве на свою «правду». Дворянство на нашем пространстве долгое время воспринималось в общественном сознании как сословие ретроградов, которое оказывало сопротивление прогрессивному развитию общества, выступало противником любых реформ, задевавших его интересы. Такая устойчивая традиция, для которой, как отмечал Ю. М. Лотман, характерна прочная укорененность «очернительского»6 отношения ко всему, к чему добавляется эпитет «дворянский», сформировалась не без помощи художественной литературы XIX века: произведений И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Г. Ф. Квитки-Основьяненко, Н. В. Гоголя, Марко Вовчка, И. Я. Франко7.

Что характерно, и дворянство поверило в этот довольно негативный образ, за что, возможно, и поплатилось. Сами дворяне поверили, что их «правда» ошибочная, ненародная, поверили в свою вину, в то, что они, по словам Н. В. Гоголя, «не герои добродетелей», а «герои недостатков»8. Чувство вины привело к появлению типа «кающегося дворянина», позже – «кающегося интеллигента»9. Это было усилено либеральной публицистикой и так называемой народнической историографией в вихре «народнического поворота»10 второй половины 1850‐х – 1860‐х годов, когда формировался «нарратив народных страданий», центральными темами-идеями которого были крепостное право, пасмурная, темная эпоха грубого насилия, унижения, надругательства над личностью и ее достоинством, мотив социального угнетения. Именно дворянин А. М. Лазаревский – который «не исследовал отдельно украинскую элиту как социальную группу»11, рассматривая, так сказать, «внутреннюю», повседневную жизнь народа, историю сословий Левобережной Украины, экономической борьбы, – заложил прочные основы историографической традиции изучения украинского дворянства под таким углом зрения12. Целый ряд его последователей, историков конца XIX – начала XX века, – Д. П. Миллер, И. В. Теличенко, О. И. Левицкий, В. А. Барвинский, А. Я. Ефименко, Д. И. Багалей

Скачать книгу

6

Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 1998. С. 15.

7

С. А. Экштут назвал культуру пореформенной России логоцентрической, поскольку «господствующие высоты интеллектуального пространства заняли и прочно удерживали мастера слова». Именно писатели были и продолжали оставаться «властителями дум». (Экштут С. Французская горизонталка, или Сексуальная революция, которую мы не заметили // Адам и Ева: Альманах гендерной истории. М., 2007. № 13. С. 74.) Однако российские литераторы не были так уж единодушны в своих оценках дворянства. Среди них находились и те, кто противостоял генеральному потоку. В частности, А. А. Фет в начале 1860‐х годов категорически выступал против «присяжного русского литератора», потешавшегося над помещиком, будто над средневековым немецким vogelfrei (ущемленный в правах). В отличие от приверженцев литературной моды, поэт считал, что «дело землевладельцев всегда было делом великим», значительным для всего государственного организма, поэтому «пора и нашей отсталой литературе вспомнить это и отнестись к нему без задора бессмысленной и нелепой вражды» (Фет А. А. Из деревни [1863] // Фет А. А. Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство. М., 2001. С. 126, 131). Но, несмотря на убеждения поэта-«фермера», что «нельзя никакими риторическими воркованиями зашептать эту жизненную силу (класса помещиков, который владел большей частью «производительной почвы». – Т. Л.), как нельзя заставить самую мелкую звезду опоздать хотя на миг против календаря», «правда» осталась все же за «присяжным русским литератором», добавлю – и украинским, сила и влияние которого перешли в историографию и ощущаются до наших дней.

8

Российский гоголевед Б. В. Соколов привел фрагмент из письма писателя от 24 ноября 1849 года к харьковскому помещику К. И. Маркову, обвинявшему Гоголя в том, что в «Мертвых душах» изображен не русский человек в его повседневном труде и быте, а личности исключительные. Тут и было употреблено такое определение: «герои недостатков». (Соколов Б. В. Расшифрованный Гоголь. Вий. Тарас Бульба. Ревизор. Мертвые души. М., 2007. С. 263.)

9

Кантор В. К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. К проблеме имперского сознания в России. М., 2008. С. 265.

10

По аналогии с многочисленными «поворотами» в гуманитарных науках О. Б. Леонтьева вторую половину 1850‐х – 1860‐е годы определила как «народнический поворот». Автор также раскрыла механизм формирования «нарратива народных страданий» в эпоху Великих реформ. (Леонтьева О. Б. Власть и народ в зеркале исторических представлений российского общества XIX века // Образы времени и исторические представления: Россия – Восток – Запад. М., 2010. С. 870–872.)

11

Когут З. Проблеми дослідження української еліти Гетьманщини (1650–1830) // Когут З. Коріння ідентичності. Студії з ранньомодерної та модерної історії України. Київ, 2004. С. 31.

12

Оксана Забужко справедливо обратила внимание на первенство Т. Шевченко в обвинении украинской шляхты в измене «народу», на антишляхетские инвективы И. Франко, на упорную «демаскировку» А. Лазаревским «шкурнических интересов элиты», которые очень осторожно, учитывая «дух времени», пытался осадить даже «воинственно-бескомпромиссный» М. Драгоманов (Забужко О. Notre Dame d’Ukraine: Українка в конфлікті міфологій. Київ, 2007. С. 339). К этому ряду как не добавить П. Кулиша времен оформления украинского мифа? Да и в самом мифе – «…не знала Украина ни царя, ни пана…».