Путешествие вновь. Андрей ЗолотухинЧитать онлайн книгу.
Но главное – на всех его полотнах присутствовало мелкое, невзрачное, но при этом натуралистически выписанное насекомое.
Паук, зеленоватая тля или усатый жучок зебровой окраски. Сначала вы не замечали этого нюанса, но затем – напав глазами, уже просто не могли оторвать взгляд от этой гадости, упорно ползущей куда-то.
Сейчас, оглядываясь назад, нельзя не поразиться собственному легкомыслию. Я радовался, что нас перестала навещать ужасающая m-lle Жемочкина. С облегчением отмечал, что мы c Верой теперь реже ругались. Тот факт, что мы почти не разговаривали, а Вера использовала любую свободную минутку, чтоб выбраться из дому меня совсем не тревожил. Мне казалось, что однажды – когда мне будет угодно – я вызову жену на откровенную беседу. Пристыжу, она раскается и все станет по-прежнему.
– Вера, скажи, – спросил я как-то утром, превозмогая сушь, вызванную неумеренным вечерним поглощением кальвадоса. – Скажи, а этот твой Охотников, – я почесал ногу, стараясь не трясти тяжелой головой, – на что он, собственно говоря, живет?
– Я даю ему деньги, – просто ответила Вера.
Справедливый гнев умножился похмельем:
– Прекрасно, просто прекрасно, – усилием воля я заставил себя подняться с кровати. – Всегда мечтал содержать проходимцев и бездарностей, – я и сам понимал, что Вера тратила свои деньги, заработанные трудом тяжелым и болезненным, но остановиться уже не мог. – Ну да ты не стесняйся, спроси своего ненаглядного, может быть ему мало?
Я скривился от изжоги.
– Или вдруг ему женщина понадобится? – я сделал всем понятный неприличный жест. – Так я ему ее оплачу, надо ж артисту тешить плоть.
– Нет, Евгений, – спокойно сказала Вера. – Женщина у него уже есть. Появилась.
42
Когда под утро я вернулся из ресторана, Веры уже не было. Отлично помню торжественную пустоту квартиры, розовеющий в окне рассвет и деликатный птичий щебет. Положительно романная ситуация: голые плечики вешалок в шкафу, идеальный порядок и цидулка на столе. Сквозь хмель разобрал знакомый почерк. Впрочем, все было ясно и без чтения. Изодрал записку на куски. Без всякой ярости или досады.
Спальня ещё хранила едва слышимый аромат ландышей – любимых духов Веры. Я отнюдь не желала её ухода, даже несмотря на наши все учащающиеся ссоры и размолвки, однако первое и главное чувство, охватившее меня в тот момент – облегчение. Да-да, облегчение и свобода. Мне изрядно надоело оправдываться за свои поздние (точнее – ранние) приходы домой. Тяготило и ребяческое упрямство, с которым я из последних сил стремился соответствовать собственным моральным императивам, кичился лебединой верностью и отвращением к адюльтеру. Собутыльники же мои не стеснялись тискать веселых женщин прямо в ресторациях, а желание разврата носит, как известно, характер инфекционный. Однако сам первый шаг к разрыву я сделал бы едва ли. Для подобных поступков я слишком ленив и инертен. Однако все разрешилось