Выстрел в Опере. Лада ЛузинаЧитать онлайн книгу.
астрономы официально зарегистрировали появление новой звезды в созвездии Змеи. А за пять лет до своего расстрела Гумилев подробно описал в стихах человека, который «занят отливаньем пули, что меня с землею разлучит»…
– И чего это значит? – спросила Даша.
– Точно не знаю, – известила дочь Вероника. – Но недавно у меня появилась теория. Все талантливые литераторы – ведьмы и колдуны, в той или иной мере. Судите сами: и писатели, и колдуны выстраивают хитросплетения слов в неком завораживающем нас порядке. Колдуны называют это заговорами и заклинаниями. Литераторы – романами и стихами. Ведьмы и колдуны делают это осознанно. Писатели и поэты – в озарении. А суть не меняется! Достаточно расставить нужные слова в нужной последовательности – и ты можешь изменить мир.
– Чароплетство, – медленно произнесла Маша, скорее вопросительно, чем утвердительно. – Писатель тоже создает мир, существующий по придуманным им законам. Как и…
«…Марина, вынудившая всех тысячу лет подчиняться провозглашенным ею законам!»
– Как и колдун, – кивнула литературная мать. – Буквы как ноты, пишущий должен чувствовать ритм и мелодику слова, его магию! Лучший пример: молитвы и заклинания, само прочтение которых точно отрывает тебя от реальности и… творит чудеса. В идеале писатель должен писать так же! Как чародей. Как сам Господь Бог, который, согласно Евангелию от Иоанна, сотворил мир с помощью слова.
– То есть вы думаете, – с тревогой спросила Маша, – писатель способен переделывать мир? И литературная модель мира, которую он создает, как восковая кукла – модель человека, которую ведьма колет иглой? Она колет куклу, а с человеком случается беда.
– Прекрасное сравнение! – окрылилась Вероника. – Если позволите, я воспользуюсь им в своей статье.
– Нет, ма, – после секундного размышления напыжилась Даша. – Мне эта теория не нравится. Из нее получается, будто мужчины в магии круче, чем женщины. Ведь писателей-мужчин всегда было больше.
– Ну, я бы так не сказала. – Стоило Даше открыть рот, улыбка Вероники стала умильно-прозрачной. – Просто женщинам не так уж давно разрешили быть писательницами. Каких-то сто лет назад они сидели дома, рожали по восемь детей, были перманентно беременными. Когда им было писать? Да и захоти они, кто б их опубликовал? Жорж Санд, Мери Шелли, Леся Украинка были скорее исключениями – бунтарками. А сейчас погляди на лотки – сплошные дамочки пишут. Их больше, мышонок. Боюсь, скоро мы вовсе выживем мужиков из литературы. Все идет к тому.
– Я – не мышонок!!! – загорлопанила Чуб, взорвавшись внезапной и громогласной гранатой. – Не смей разговаривать со мной так! Словно я маленькая! Глупая! Я – большая и умная. Только ты считаешь меня дурой…
– Конечно же нет, – разубедила ее Вероника. – Я считаю, что у тебя сложный период – искательный. Ты ищешь себя, не можешь пока найти. Но я люблю тебя такой, как ты есть, на всех этапах, периодах, ведь ты моя дочечка. – Вероника глядела на дочь с такой непоколебимой любовью, что было понятно: она впрямь любит