Вкус Парижа. Мария Шенбрунн-АморЧитать онлайн книгу.
Мы молчали, но с Дерюжиным молчание никогда не становилось неловким. Стоило нам после многих лет встретиться, и наша дружба заполнила провал разлуки, как заполняет весеннее наводнение высохшее русло вади. С моей стороны этому способствовало искреннее уважение к бывшему командиру, а с его, полагаю, – лёгкость характера, неискоренимая доброта и воспоминания об общих испытаниях.
Подавляющее большинство бывших русских офицеров, полковник Дерюжин в их числе, не имели ни профессии, ни каких-либо востребованных навыков. Солдаты и казаки работали на сталелитейных или автомобильных заводах «Ситроен» и «Рено». Офицеры искали занятия, обеспечивающие свободу от каторги конвейера: заканчивали курсы водителей таксомоторов, давали уроки русского, французского, фехтования, верховой езды или танцев, устраивались подсобными рабочими. Некоторые бывшие адъютанты его величества обнаружили в себе призвание и приняли сан священнослужителя. Красивые кавалергарды пытали счастье в кинематографе, на подмостках, даже наёмными танцорами в дансингах. Те немногие, кто обнаружил в себе деловую жилку и трудолюбие, открывали свечные заводики, лавки или русские кабачки в Латинском квартале.
Мне не пришлось разделять трудности и отчаяние моих соотечественников, я и во Франции оставался врачом. У меня была Елена, востребованная и любимая профессия и планы на будущее.
Дерюжин никогда не жаловался, наоборот, уверял, что ему ещё повезло: своя машина дарила независимость. Но я представлял себе тоску и безысходность его непрестанных кружений по городу. По десять-двенадцать часов в сутки полковник развозил курочек и их клиентов, подбирал загулявших в ресторанах и дансингах пьяных, ожидал пассажиров у вокзалов. Свободное время заполняли эмигрантские общества, преподавание на организованных офицерами курсах шофёров и редкие кутежи с боевыми товарищами. Всё это не могло вытравить ощущение бесцельности и поражения. Уже давно исчезла не только надежда на перемены в России и на возвращение, но даже на благополучие на чужбине. Родину заменили Русский общевоинский союз бывших офицеров Врангеля и службы в соборе Александра Невского.
Как ни странно, но русские женщины зачастую оказывались лучше приспособлены к эмиграции. Они, как и моя Елена, умели шить, обладали вкусом, понимали толк в одежде и с шиком демонстрировали собственные произведения на себе и знакомых. Один за другим в Париже возникли русские модные дома, и немало графов и князей теперь помогали своим жёнам, сёстрам и невесткам в сбыте вышитых салфеток, блузок, шарфов, клеёных абажуров, портьер, нарядов, вязаных шалей, слепленных кукол, расписанных шелков, кожаных сумочек и прочей багатели. Елена ринулась в этот мир дизайна и стиля. Кумир парижанок Коко Шанель одобрила её шляпки, и «русскую персиянку» принялись наперебой приглашать на светские рауты и домашние вечера. Впрочем, любую русскую даму, говорившую по-французски и умевшую вести себя