Кровавый жемчуг. Далия ТрускиновскаяЧитать онлайн книгу.
перевели из Разрядного приказа. – Вот столбец. Сам собирался, да уж пусть Степан Иванович перо испытает!
Стенька покосился на шустрого парня. Не то чтобы Аникей был плох, сварлив, ябедлив, а просто занял он то место, на которое зарился Стенька.
– Садись, пиши! – велел Деревнин. – А я по дельцу одному отойду, пока народ не понабежал.
Аникей освободил для Стеньки угол стола, дал свое перо, хорошо очиненное, свою чернильницу, и даже не оборотную сторону испорченного листа, а совсем новенький!
– Ты линуешь или уже так можешь? – спросил.
Стыдно было признаться, что без линии строка уходит куда-то вверх, но Стенька решил соврать в надежде на пресловутый русский авось.
– Линии нам ни к чему.
– Ну, пиши.
– Это судный список, что ли? – взглянув на самое начало столбца, определил Стенька.
– Ага, – кивнул Аникей.
Стенька сунул перо в чернильницу, вынул, дал стечь капле и, занеся орудие над бумагой, прочел, шевеля губами:
– В лето сто шестьдесят шесть…
Тут же он записал сказанное и вновь уставился в столбец.
– В большом озере Ростовском… съезжались…
Аникей дал знак рукой, и оба пожилых подьячих, Протасьев с Колесниковым, обсуждавшие сытные свои обеды, замолчали и, чуя некую пресмешную каверзу, стали наблюдать за Стенькой.
– …в большом озере Ростовском… – совершенно не вдумываясь в смысл и стараясь лишь выводить буквы с возможно более нарядными росчерками, продолжал читать и писать Стенька. – … съезжались судьи трех городов… Имена судьям… Белуга Ярославская, Семга Переяславская, боярин и воевода Осетр Хвалынского моря… окольничий был Сом, больших Волжских краев… судные мужики – Судак да…
Тут до земского ярыжки понемногу стало доходить, что он занимается какой-то несуразицей.
– …да Щука-трепетуха… – вслух и довольно громко прочитал Стенька. Прочитал и изумился – какая, к черту, щука?!?
Юный подьячий Аникей Давыдов уже вовсю давился смехом.
– Ты чем это тут занимаешься? – сурово спросил Протасьев и забрал со стола столбец. Прищурившись, он внятно прочел:
– «Жильцы Ростовского озера, Лещ да Голавль, били челом на Ерша, на щетину, по челобитной. А в челобитной той было писано…» Аникушка! Ты это где взял? У деда в сундуке откопал?
Емельян Колесников забрал у Семена Алексеевича столбец и, пробежав глазами, расхохотался.
– Гляди! Этого – не было! Я, говорит, не гожусь в понятые! Брюхо, говорит, у меня велико, я ходить не могу, а глаза у меня малы, далеко не вижу, а губы у меня толстые – перед добрыми людьми говорить не умею!
– Эта рыбья челобитная, свет, уже почитай что сто лет в нашем приказе обитает! – сказал Протасьев. – Я еще парнишкой был, а ее уже списывали. Стыдно, Аникушка, такой старой рухлядью добрым людям головы морочить. Вот кабы ты что новенькое приволок!
– Нет, свет, ты послушай! – не унимался Колесников. – И этого не было! «А тот Ерш-щетина лихой человек, поклепщик бедовый,