Польские земли под властью Петербурга. От Венского конгресса до Первой мировой. Мальте РольфЧитать онлайн книгу.

якобы национально-аутентичному, – ключевую роль в восстановлении польской нации. В ходе польской рецепции позитивизма эта идея была подхвачена и получила дальнейшее развитие.

Но не только «большая» – парижская – эмиграция была катализатором идей и действий. Помимо нее, в существовавшем до 1846 года самостоятельном городе-государстве Краков, особенно в Ягеллонском университете, собирались влиятельные фигуры, поддерживавшие память о польской государственности, идею ее расширения до границ 1772 года и, не в последнюю очередь, идею ее реформы в духе Майской конституции 1791 года. Таким образом, определяющими факторами эры польского романтизма после 1831 года были – более, чем когда-либо прежде, – фундаментальный опыт утраты поляками собственной государственности и вера в возможность изменения неудовлетворительного статус-кво революционным путем. Одновременно это была кульминационная эпоха такого польского самосознания, в котором образ «себя» создавался путем четкого противопоставления «московитскому Другому», а поляки и русские рассматривались как представители двух антагонистических духовных начал74.

Ноябрьское восстание имело последствия и для российской идейной жизни. С одной стороны, именно тогда родился топос «неблагодарной» и «мятежной» Польши, который бытовал в среде имперской бюрократии и российской общественности до конца существования Российской империи. Яростное стихотворение Пушкина «Клеветникам России» – наглядный тому пример. Впервые оно было опубликовано в брошюре «На взятие Варшавы» и привело к длительной ссоре между Пушкиным и его польским другом-поэтом – Адамом Мицкевичем75. С другой стороны, споры по поводу польского восстания способствовали тому, что в России начались дебаты, участники которых стали обсуждать содержание понятия «русский». Спор между западниками и славянофилами в 1830‐е годы, конечно, имел более давние корни, но важнейший импульс был дан ему именно общественным возмущением по поводу «польского мятежа». В известном смысле триада «православие, самодержавие, народность», которую в те годы сформулировал недавно (1833) назначенный министр народного просвещения Уваров и которая стала идеологической основой российской государственности, тоже может рассматриваться как реакция на польское национальное восстание. Удивительная карьера Фаддея (Тадеуша) Булгарина, получавшего от государства привилегии за деятельность в качестве рупора правительственной пропаганды, тоже становится понятна только на фоне «польского вопроса». Здесь мы видим, как влияние мятежных провинций на внутрироссийские форумы общественного мнения уже предвосхищало многое из того, что мы будем наблюдать в интенсивном взаимодействии между периферией и центром в 1860‐е годы76.

Как же можно оценить значение этого долгого десятилетия после Венского конгресса

Скачать книгу

74

Об этом см.: Eile S. Literature and Nationalism in Partitioned Poland. Особенно р. 46–83; Landgrebe A. «Wenn es Polen nicht gäbe, dann müsste es erfunden werden». Особенно S. 166–176; Petersen H.-C. «Us» and «Them»? Polish Self-Descriptions and Perceptions of the Russian Empire between Homogeneity and Diversity (1815–1863) // Gerasimov I., Kusber J., Semyonov A. (eds). Empire Speaks Out. P. 89–120; Porter B. A. When Nationalism Began to Hate. Imagining Modern Politics in Nineteenth-Century Poland. Oxford, 2000. Р. 17–37; Walicki A. National Messianism and the Historical Controversies in the Polish Thought of 1831–1848 // Sussex R., Eade J. C. (eds). Culture and Nationalism in Nineteenth-Century Eastern Europe. Columbus, 1985. P. 128–142; Wierzbicki A. Spory o polską duszę. Z zagadnień charakterologii narodowej w historiografii polskiej XIX i XX wieku. Warszawa, 2010. Особенно gl. 2.

75

Пушкин А. С. Клеветникам России // Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1957. Т. 3: Стихотворения 1827–1836 гг. См. также: Хорев В. А. Роль польского восстания 1830 г. в историографии и историософии // Липатов А. В., Шайтанов И. О. (сост.). Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание. М., 2000. С. 100–109 и другие статьи этого сборника; кроме того: Он же (ред.). Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000; Он же (ред.). Россия – Польша; Волков В. К. (ред.). Studia polonica: K 70-летию Виктора Александровича Хорева. М., 2002.

76

Об этом см.: Miller A., Dolbilov M. «The Damned Polish Question». P. 434–437; Фалькович С. М., Носов Б. В. Предисловие // Фалькович С. М. (ред.). Меж двух восстаний. С. 9–15, особенно 11–12; Он же. Заключение // Там же. С. 739–740; Глуховский П., Горизонтов Л. Ф. В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века. Эволюция идентичности и политических воззрений. СПб., 2013; Kappeler A. Rußland als Vielvölkerreich. S. 199–201; Miller A. Natsiia, Narod, Narodnost’ in Russia in the 19th Century. Some Introductory Remarks to the History of Concepts // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2008. Bd. 56. H. 3. S. 379–390; Miller A. The Romanov Empire and Nationalism. P. 139–159; Zernack K. Polen und Rußland. S. 323–330.